Все жанры Все авторы
Тебя полюбила мгла - Александр Сордо, Антон Темхагин

Тебя полюбила мгла

Жанр: Ужасы

Страниц

75

Год

—

Зло проникает в человеческую душу незаметно, словно тень, разрастающаяся в темном уголке сознания. Чувства страха, гнева и даже любопытства становятся воротами в мрачный мир, наполненный ненавистью и темными помыслами. В этом зловещем шагавшем городе власть и любовь сталкиваются, создавая напряжение, такое же гнетущее, как и запах дождя перед бурей.

Наш герой, скромный виноградарь, берется защищать свою деревню от безжалостных мафиози, заплатив за свою отвагу ужаснейшую цену. Ужасные последствия его борьбы отражаются в сокрушённых судьбах целых семей — от них остаются лишь кровавые следы, а повседневные предметы, такие как обычные вазочки на кухонном столе, оборачиваются напоминанием о ярости минувших дней.

Каждая история в этом сборнике погружает читателя в закрученный водоворот насилия и морального падения. Тут каждый герой пытается разорвать цепи, но возможно ли найти спасение в любви, если сама тьма уже протянула к тебе свои холодные когти? Возможно ли выживание в таком мире, когда недобрые силы затмевают свет человеческих чувств?

Приглашаем вас открыть для себя этот захватывающий выпуск "Журнал Рассказы", где каждая страница живет собственным дыханием, унося вас в таинственные глубины души и мрачные реалии нашего времени. Выпуск 34 — это не просто рассказы, а настоящая картина человеческих душ, вступивших в борьбу с тьмой.

Читать бесплатно онлайн Тебя полюбила мгла - Александр Сордо, Антон Темхагин

Е. Л. Зенгрим

Барон любит тебя

Печь нашей хаты горяча, но не горячее отцовского гнева.

– Сними руки, хорек, – строго прогудел отец. Голос его шершав и низок, будто весь в нагаре.

Я послушно отдернул ладони от печки. Темные отпечатки пальцев на белой глине сразу поблекли от жара. Как если бы печь хотела поскорее избавиться от моих следов. Я сжал зубы.

– Отчего же твои ладошки потны, хорек? – раздался позади хриплый смех, ввинчиваясь под самые ребра. – Мараешь печь, кормилицу нашу?

В горле пересохло, стало саднить.

– Они сами, – выдавил я. – Очаг же свят, как свято таборянство.

– Таборянин, если умысла злого не имеет, руками не потеет, – сделался чугунным голос отца. – Мокрые руки случаются у воров, зрадников и трусов. Украл чего? Предать свой табор решился?

– Ни в коем разе, – сглотнул я. Сглотнул не потому, что виновен, а оттого, что знаю каждое слово наперед.

– Так боишься меня, что ли? – хмыкнуло сзади.

Боюсь, боюсь, заложный подери! Как же до чертиков боюсь. Не впервой, уже проходили – но снова холодела спина, и вновь мокли ладони. Молвят, привыкнуть можно к чему угодно, но боль – другое дело. Подчас ожидание боли, знакомой по дурному опыту, только усиливает ее.

И никакой привычки к ней нет.

– Молчишь? – выдохнул отец, хрустнув то ли шеей, то ли запястьем. – Ну, молчи. Рот твой меня не боится, стало быть, раз правды не раскрывает. Да вот ладошки – что псина в течку. Сдают тебя с потрохами, хорек… Но ответь-ка: кем прихожусь тебе?

Я опешил, услышав новый вопрос, что доселе не звучал перед печью.

– Батькой, – растерянно выпалил я.

Звякнули заклепки отцовского пояса. Истерично скрипнули половицы под тяжелыми сапогами.

– Нет-нет, ссыкливое ты отродье. – В нос дало куревом; меня замутило. – Барон я тебе, а не батька. И если таборянин духом слаб, то кому его поучать, как не барону? Ты сразу родился сломленным, хорек. Жалким. Но твой барон выправит тебя – ведь таков его долг перед табором. Вышколит, вышкурит, выдернет из этой обертки настоящего мужчину. Даю тебе слово барона, слово Саула.

Я что есть мочи вжал кулаки в печное зерцало. Хотелось просочиться сквозь глину и кирпич, закопаться в угли, чтоб никто не нашел… Или – хотя бы – устоять на ногах.

– Ничего-ничего, хорек. – Голос Саула стал обманчиво мягким. – Всем ведомо, что страх лечится любовью.

Рассекая воздух, свистнула нагайка.

– А барон любит тебя!

* * *

Гуляй-град неумолимо брел по Глушотскому редколесью. Выворачивал стволы гранитными лапами, буравил холмы тяжеловесным кованым брюхом – и продолжал брести. С грохотом, скрежетом. Голова его, вырубленная в камне и напоминавшая старческую, бесшумно кричала, раззявив закопченный рот. Горб же, колючий от труб, дымом пачкал рассветное солнце, а окна рвали лес какофонией звуков.

Кузни гремели молотами, казармы – оружием и таборянской бранью, а нижние клети, где помещался скот, озверело мычали. Только горнило, средоточие плененных душ, трудилось молча: с кротким рокотом томились в нем бесы, двигая гранит и раскаляя кузни. И лишь изредка, как бы взбрыкивая, озлобленные бесы поддавали жару чрезмерно. Тогда оживал на мгновение гранитный старческий лик, и рот, черный от сажи, скалился пламенем. Поднимался над лесом вороний грай.

Птичьи крики заставили вздрогнуть, и я зашипел от боли. Куртка из зобровой кожи, грубо сшитая и еще не разношенная, скоблила лопатки при каждом резком движении. А спина еще сочилась сукровицей, и та, подсыхая, клеем липла к рубахе.

Вам может понравиться: