Зеленая месса

Воздух на кухне загустел от молотого хлорофилла и распавшейся фруктозы. В нём висела терпкая пыльца, взбитая лезвиями блендера в однородную атмосферу. Дышалось предварительно переваренной едой.

Блендер занимал центр столешницы, тяжёлый кокон из хирургической стали. Его мотор стоил трёх Марининых зарплат. Лезвия, острые как скальпели, ждали своего часа. Вокруг выстроились дары: пирамиды тёмного шпината, восковые колокола перцев, огурцы с кожурой как у новорождённых ящериц. Яблоки лежали холодными и твёрдыми, каждый – идеальная гладкая вселенная.

Марина провела ладонью по кожуре авокадо. Холодная, бугристая, живая. Она нашла «Жидкий рай» глубокой ночью, когда экран монитора выжигал сетчатку глаз. Там не говорили о диетах. Говорили о трансмутации. О перезагрузке биоматериала. «Ваше тело – засорённый фильтр, – писал «Соковыжималка_Душ». – Вы носите в себе грубые отходы. Мясо – это гниль в процессе. Клетчатка – это новый каркас. Хлорофилл – это истинная кровь. Выпейте солнце. Выпейте землю. Станьте проходимым насквозь. Станьте прозрачными».

Марина не была полной. Она была стройной. Но хотела однородности. Абсолютной гладкости, как у крем-супа из спаржи в том ресторане – безупречного, без единой частицы, без намёка на структуру.

Нож рассек огурец. Запахло внезапно и резко – запахом зелёной воды, лужей после дождя. Внутри была влажная кашеобразная сердцевина. Марина выскребла её ложкой, отправила в мусорное ведро. Лишнее. Она убирала лишнее.

Шпинат исчезал в чёрном жерле чаши горсть за горстью. Дольки яблок без сердцевин. Кусок имбиря, похожий на мумифицированный палец. Вода, настолько чистая, что казалось, будто её нет.

Палец нажал кнопку.

Звук начался с протеста. Короткого, рвущегося гула, когда лезвия встретили сопротивление клетчатки. Потом – капитуляция. Грохот стал густым бульканьем, затем перешёл в высокий вой, и наконец – в ровное, механическое мурлыканье. Целлюлозные стенки лопнули, хлоропласты высвободились, ДНК зелени распалась на нуклеотиды. За сорок пять секунд.

Она вылила содержимое в стакан. Цвет был ядовитым. Цвет тропической лягушки, внеземного сока, глубинной плесени. Он фосфоресцировал при кухонном свете. Пена на поверхности была воздухом, попавшим в ловушку и разорванным на молекулы. Запах бил в нос – сладкий, гнилостный, обещающий.

Марина поднесла стакан к губам. Первый глоток.

Текстура стала откровением. Не жидкость. Не пища. Нечто среднее. Миллионы невидимых частиц целлюлозы скользили по языку, царапали нёбо. Вкус был зелёным и металлическим, как будто она лизала лезвие газонокосилки после стрижки влажной травы. Она ощутила, как эта масса – тёплая от трения лезвий – проходит вниз по пищеводу. Чёткий путь.

Она поставила пустой стакан в раковину. На стекле остался густой слизистый след, зелёный налёт. Марина посмотрела на своё отражение в тёмном окне. Изнутри, от самого желудка, пошла волна тепла. Не чувство сытости. Чувство начала. Как будто внутри включили мотор, и теперь он будет работать, медленно, но эффективно, перемалывая её изнутри, подгоняя под новую, чистую однородную форму.

День седьмой. Тело начало вести учёт.

Марина взвешивалась утром, не вставая на весы. Она проходила мимо них к большому зеркалу в полный рост. Весы лгали цифрами. Зеркало показывало истину, постепенную и неумолимую.