– Не знаю, что я вижу…
Келфер всматривался в иллюминатор. В серой черноте космоса, среди, казалось, несуществующих звезд, отражался силуэт в очертаниях разных цветов. Почему-то Келферу казалось, что силуэт напоминает лицо, но ему так не хотелось видеть его.
Среди пестроты переливов парил нос, плотницкий, словно вырезанный из костей самолет, – прямо как у Келфера; среди звездности звездной пыли протекала бескрайняя река глаз, в которой затерялась одинокая песчинка, – прямо как у Келфера; а лоб силуэта лица перекрывали безоблачные брови, скорее аккреционные, но невзрачные, на них застыла пристыженность в уголках навсегда, – прямо как у Келфера.
Повзрослевший мальчик, уже юный мужчина, с детства верил, не без рассказов матери, что отец затерялся среди звезд. И вот теперь он потерян в пустоте, но какого-либо отца так и не нашел, ведь звезды те были не космические.
А сам он звезд не ведал.
– Ноит, не занимайте тогда эфир без смысла. Ваша миссия максимально исключает разглядывание, – ответил голос с тревогой, скрываемой отчаянием.
Келфер Ноит пробубнил что-то и нажал кнопку на холодной панели, прекратив передачу.
С тишиной, с чем-то за окном переливалось и тревожное одиночество.
И Келфер какое-то время пусто смотрел на переливы, царапая кутикулу, пока его аппарат не перелетел за прошлое.
Что же могло в пустоте расщеплять свет, словно солнечная призма? Человека пугала неизвестность, но он надеялся, что страх останется в прошлом навсегда, ведь он так близок…
Марс уже был досягаем. Осязаем взглядом своей неясной краснотой атмосферы.
Келфер оттолкнулся от панели управления и, хватаясь за поручни, перелетел в отсек столовой.
Это был самый маленький блок звездолета, словно бы ненужный, словно бы астронавт не должен был желать в нём тратить время больше нужного. Выдвинув ящик, Келфер достал тюбик для еды и каталог для запаха. Закрепился на гамаке около безоконной стены, поджал ноги, упираясь в иную стену.
Еда была с невкусным привкусом безвкусности, от чего человек пытался спастись затертым до пустоты каталогом духов, но пустота не имеет запаха. Наверное, по этой причине он ел мало.
И всё же Келфер пытался потереть пустоту, выдавливая еду. Единственное, как он мог бы почувствовать прекрасное отражение прошлого. Этот каталог он забрал у матери, которая работала торговым представителем, когда они еще виделись, до тренировок полетам, что заставили много лет назад оставить ее одну в другом городе.
Но их – ее и отражение отца – разлучило гораздо раньше отчаяние. От которого она сбегала, из дома без зеркал, на работу. Сбегала от депрессии, которую запретили.
Надо было сжечь каталог. Но Келфер не мог.
Он бросил опустошенный тюбик в устройство переработки и отправился перепроверить, переподготовится к высадке. Отделяемый отсек оказывался слегка обширнее столового, словно в нём астронавт должен бы чувствовать себя свободнее, – свободнее в модуле без двигателей для побега.
И он действительно чувствовал себя в клетке посреди космоса свободнее, чем в городской клетке посреди людей. И с силуэтом бога на грани чувств.
Мужчина в стотриллионный раз проверил крепления костюма, исправность систем, не разболтались ли болты в построенном наспех аппарате. Ощущение чего-то тягостного, неминуемого краха, не ослабляло даже падение к Марсу.
