Вертикальное восхождение

Время: Раннее утро, 6:00

Место: Строительная площадка рядом с Башней Бурдж Зенит

Максим Соколов проснулся задолго до рассвета, как всегда – в тот предрассветный час, когда ночь еще цепляется за город своими липкими пальцами, но уже чувствуется неизбежное приближение дня. Его тело дернулось, вырвавшись из очередного кошмара, и он открыл глаза в полной тьме своей комнаты, не сразу понимая, где находится. Сердце колотилось, словно пытаясь выбраться из грудной клетки, а на лбу выступили капли холодного пота, несмотря на удушающую жару, которая не отступала даже ночью в этом проклятом городе посреди пустыни.

Он лежал неподвижно на узкой кровати, глядя в потолок, который едва различался в темноте, и слушал, как постепенно замедляется бешеный стук его сердца. Дыхание было частым, рваным, будто он только что пробежал марафон или поднялся на восьмитысячник без кислорода. В ушах еще звучал крик – тот самый крик, который преследовал его каждую ночь вот уже два года. Крик Дениса.

Макс! Макс, держи!

А потом – тишина. Страшная, окончательная тишина, которая приходит, когда веревка обрывается, когда человек падает в расщелину, уходя все глубже в ледяную пасть горы. Тишина смерти.

Максим закрыл глаза и медленно выдохнул, заставляя себя дышать ровно, как учили в горах. Вдох на четыре счета. Задержка. Выдох на шесть. Еще раз. И еще. Постепенно паника отступала, оставляя после себя только знакомую пустоту – холодную, безразличную пустоту, которая стала его постоянной спутницей.

Он протянул руку к прикроватной тумбочке и нащупал телефон. Экран осветил комнату холодным синеватым светом: 4:47. Еще больше часа до будильника, но Максим знал, что уснуть уже не сможет. Сон никогда не возвращался после кошмара. Он просто лежал бы здесь, уставившись в потолок, прокручивая в голове события той роковой ночи на Макалу, пока не наступит время вставать. Лучше было встать сейчас.

Он сел на кровати, опустив босые ноги на теплый линолеум пола. Комната была крошечной – может быть, двенадцать квадратных метров, не больше. Кровать, тумбочка, шкаф, стул. Окно с жалюзи, за которым чувствовалось дыхание просыпающегося города. Стены голые, белые, безликие. Никаких фотографий, никаких плакатов, никаких воспоминаний. Максим нарочно обрекал себя на эту спартанскую простоту. Чем меньше вещей, тем меньше привязанностей. Чем меньше привязанностей, тем меньше боли.

Он встал и подошел к окну, раздвинув жалюзи. За стеклом раскинулся Дубай – этот искусственный город, выросший посреди пустыни на нефтяных деньгах и человеческих амбициях. Его квартира находилась в рабочем районе Аль-Кусаис, где жили те, кто строил этот город своими руками: пакистанцы, индусы, филиппинцы, египтяне и такие, как он – русские, у которых не осталось дома. Отсюда не было видно роскошных небоскребов Даунтауна, золотых торговых центров или искусственных островов. Здесь были только пыльные улицы, низкие здания и запах нищеты, прикрытый тонким слоем цивилизации.

Но даже отсюда можно было увидеть ее – Башню Бурдж Зенит. Она возвышалась над горизонтом, как игла, вонзенная в небо, как вызов самому Богу. Тысяча сто метров стекла и стали, двести этажей человеческой гордыни. Третье по высоте здание в мире и, возможно, самое красивое – изящная, устремленная ввысь, сверкающая в лучах еще не взошедшего солнца. Максим смотрел на нее каждое утро, и каждое утро чувствовал одно и то же: смесь восхищения и отвращения.