Красные нити

Артём с силой опёрся плечом о неподатливую дверь, и та с скрипучим стоном, словно нехотя, уступила, впустив их в новую жизнь. Вернее, в то, что должно было ею стать. В воздух взметнулись мириады пылинок, купающиеся в слабом свете, что лился из единственного окна в конце длинного тёмного коридора. Воздух был спёртым, густым и обладал явным вкусом – вкусом забвения, запустения и старой пыли, смешанной с запахом влажных обоев и чего-то ещё, едва уловимого и кисловатого, что щекотало ноздри и вызывало лёгкую тошноту.

– Ну вот мы и дома, – произнёс он, и его голос, привыкший к просторам современных новостроек, утонул в коридорной мгле, не породив даже эха. Звук умер, не успев родиться.

Лиза замерла на пороге, сжимая ручку своего чемодана так, что костяшки пальцев побелели. Она не решалась переступить эту черту. Её взгляд скользил по потёртому, когда-то тёмно-коричневому линолеуму, исчерченному чьими-то чужими жизнями, по стенам, оклеенным слоями старых обоев с унылыми, выцветшими узорами, по множеству дверей, каждая из которых хранила свою тихую, отдельную тайну. Коммуналка. Само это слово звучало для неё как приговор, возвращение в прошлое, которое она надеялась оставить за спиной. Но цены на отдельное жильё в центре Петербурга были неподъёмными даже для их двойной зарплаты, а эта квартира на Гражданке, невдалеке от метро, оказалась единственным вариантом, который они наконец-то одобрили после месяцев изматывающих поисков.

– Дома? – она фыркнула, но шагнула внутрь. – Это скорее похоже на музей советского быта. Или на заброшенную больницу.

– Зато свой угол. И свой потолок над головой. И, главное, без ипотеки на тридцать лет, – бодро ответил Артём, уже включаясь в свой вечный режим оптимиста и добытчика. Он подхватил два тяжёлых ящика с книгами и понёс их по коридору, ориентируясь на план, который им нарисовала на клочке бумаги рыжая маклерша. – Наша комната вот эта, третья справа. Угловая. Говорят, самая светлая.

Лиза нехотя поплелась за ним. Её кожаные ботинки отчётливо стучали по голому полу, и этот стук, казалось, будил что-то спящее в стенах. Она ловила на себе взгляды. Не людей – их соседи, по словам агента, были «людьми возраста и тихими», и, видимо, предпочли не показываться, – а взгляды вещей. Множество вешалок в прихожей, заставленные баночками и скляночками полки в нише, которую с натяжкой можно было назвать кухней, старая, с отваливающейся эмалью ванна, притулившаяся в тёмном закутке. Всё это смотрело на них, новых, чужих, с немым укором.

Их комната действительно оказалась светлой. Большое окно с деревянной рамой, выходящее во двор-колодец, пропускало тусклый северный свет. Он падал на паркет, местами потёртый до дыр, местами вспученный от сырости, на стены с осыпающейся штукатуркой и на тот самый, знаменитый, камин с дубовыми полками, ради которого они, в сущности, и согласились на это безумие.

– Смотри, Лиз! Настоящий! – Артём с восторгом провёл рукой по потемневшему от времени дереву каминной полки. – Мы можем жечь в нём свечи. Создадим атмосферу.

– Атмосферу чего? Сырости и грибка? – Лиза бросила чемодан на пол и подошла к окну. Вид был стандартным: грязно-жёлтая стена соседнего дома, несколько кривых деревьев, ржавые балконы. Чей-то кот, чёрный и тощий, бесшумно прокрался по карнизу напротив и скрылся в открытой форточке. – Я не чувствую себя здесь хорошо, Тём. Здесь… давяще.