Проект Палимпсест

Свет в зале заседаний Этического Комитета был холодным, безжалостным, как свет в операционной. Он выхватывал из полумрака лица, искаженные скепсисом и сдержанным страхом. Воздух гудел от тихого гнева и непроизнесенных обвинений.

Доктор Арлин Шоу стояла перед ними одна. Небольшая, прямая как струна фигура в темном костюме, ее седые пряди были убраны в безупречный узел. Она не просила, не умоляла. Она излагала факты. Ее голос, низкий и ровный, был скальпелем, рассекающим воздух.

«Ваши возражения основаны на страхе перед неизвестным, – говорила она, и ее серые глаза медленно скользили по лицам членов комитета. – Это понятно. Но ваша позиция основана на парадоксе. Вы утверждаете, что не имеем права что-либо менять, потому что не можем предсказать последствий. Но именно наше нынешнее бездействие – это и есть самый страшный, и главное, окончательный прогноз. Прогноз на небытие. Мы не просто имеем право попытаться. Мы обязаны это сделать. Молчание – это не нейтральная позиция. Это соучастие в приговоре».

Один из старейшин, профессор Вандервейл, откашлялся. Его лицо было благосклонной маской поверх стального неприятия.

«Дорогая Арлин, мы все восхищаемся твоим интеллектом. Но вы говорите о переписывании законов мироздания, как о редактировании черновика. Вы предлагаете нам подписать чек на… на все, основываясь на теории, которую не можете доказать, и на аномалии, которую не можете полностью объяснить».

Арлин не дрогнула. Где-то глубоко внутри, в том месте, которое когда-то могло чувствовать боль, шевельнулся холодный червь ярости. Они называют это «черновиком». Они не понимают. Они никогда не поймут.

«Объяснение – это последовательность логических шагов, профессор. Доказательство – это воспроизводимый результат. У нас нет на это миллиардов лет. У нас есть только данные. И данные говорят, что кто-то или что-то уже делало это до нас. Мы нашли не «черновик». Мы нашли следы отладки. Игнорировать их – все равно что найти инструкцию по выживанию в пещере и отказаться ее читать, потому что бумага выглядит подозрительно».

Она сделала паузу, позволив тишине взять свое. В этой тишине звучало эхо старой боли, голос человека, который уже однажды проигнорировал «подозрительную бумагу» с ее расчетами.

«Вы боитесь ответственности за изменение. Я принимаю на себя ответственность за бездействие. Весь вопрос в том, чья ответственность окажется тяжелее».

Ее последняя фраза повисла в воздухе, тяжелая и безвозвратная, как приговор. Она уже знала, что победила. Не потому, что убедила их. А потому, что ее уверенность была страшнее их страха. Они дадут добро. Не из надежды, а, чтобы на них самих не легла эта неподъемная тяжесть решения.

Годы спустя, на краю известной вселенной, Арлин Шоу стояла у иллюминатора «Палимпсеста». Голос Вадервейла выветрился из памяти, оставив после лишь горький осадок. Здесь, в абсолютной тишине, залитой светом нерожденных звезд, его слова казались смешными и мелкими.

За ее спиной гудела станция – сложнейший организм, созданный для одного-единственного удара по клавише «Enter» в консоли мироздания. Она провела рукой по холодному титановому шпангоуту. Сантехники, сказала она когда-то Йонасу. Это была ложь для самой себя, попытка приземлить титанический ужас их затеи до бытового уровня.