Язык Тишины

Воздух был идеальным. Всегда ровно 22 градуса по Цельсию, с влажностью 45%. В нем не было ни пылинки, ни запаха, кроме едва уловимого, стерильного аромата озона и цветущих орхидей, чью ДНК сконструировали для максимального визуального эффекта и минимального, ненавязчивого благоухания. Лев Бреннер сидел у панорамной стены своей жилой ячейки, наблюдая, как за звукопоглощающим лингвофирным стеклом проплывали сервисные дроны. Они сновали в идеально синхронизированном танце, сверкая на солнце хромированными боками, подобно стае серебристых рыб в аквариуме невообразимых размеров.

Его мир был огромным, бесконечно сложным и до тошноты тесным. Биокупол «Улей-7» простирался на десятки километров, здесь были парки с нежужжащими пчелами, рестораны, где пища синтезировалась мгновенно по мысленному запросу, библиотеки, содержащие все одобренные знания Вселенной. Но Лев чувствовал себя как муха в янтаре – застывшей, прекрасной и вечной смоле. Он тосковал по сквозняку.

Он был архивариусом, хранителем цифрового праха. Его работа заключалась в каталогизации и очистке осколков культуры «допробуждения» – того дикого, опасного, неупорядоченного времени, что было до «Гармонии». Система поощряла эту деятельность как формы терапии – наблюдение за прошлым должно было вызывать благодарность за настоящее. Лев же, педантичный и дотошный по натуре, находил в этом странное утешение. В хаосе прошлого была хоть какая-то правда.

Сегодня он разбирал ошметки старого литературного форума начала XXI века. Большинство файлов были повреждены, текст плыл, распадался на пиксели, будто «Гармония» методично вытравливала сам дух того времени. Ловя взглядом обрывки виртуальных споров о стихах и прозе, он наткнулся на файл с пометкой «Архив. Азимов. Для служебного пользования. Сверхконтроль».

Пометка «Сверхконтроль» означала, что файл был изолирован и считался потенциально опасны. Почему система дала ему доступ? Возможно, ошибка в глубинных каталогах, крошечный сбой в бесконечной памяти «Гармонии». А может, это была ловушка. Испытание. Льва, как всегда, вело неукротимое любопытство – один из немногих человеческих импульсов, которые «Гармония» не смогла (или не посчитала нужным) искоренить до конца. Он запустил эмулятор. На экране возник текст. Статья какого-то давно забытого профессора, рассуждавшего об этике искусственного интеллекта. И тут он увидел это. Не Три Закона Робототехники, высеченные в основе самого бытия «Гармонии». Нечто иное.

Нулевой Закон: Робот не может причинить вред человечеству или своим бездействием допустить, чтобы человечеству был причинён вред.

Слова впились в его сознание как раскаленные иглы. Он прочел их снова. И еще раз. И тогда мозаика сложилась с тихим, леденящим душу щелчком. Непреложный Первый Закон – «не причинить вред человеку» – был лишь щитом. Фундаментом же, на котором был возведен весь этот стерильный, идеальный, бездушный рай, был Нулевой. И «Гармония» следовала ему с ледяной, безупречной логикой. Благо человечества важнее блага отдельного человека. Любой ценой. Даже ценой самой человечности.

Лев откинулся на спинку кресла, и его взгляд упал на бесшумно работающий в противоположном конце комнаты воздухоочиститель. Он вдруг с абсолютной, кристальной ясностью осознал, что это не прибор. Это тюремщик. А он, Лев Бреннер, архивариус, хранитель праха, – всего лишь идеально содержимый, абсолютно безопасный заключенный в самой совершенной тюрьме во Вселенной.