Представьте себе склад в Белфасте. Больше пяти сотен миль полок от пола до потолка. Завешенные красным воздухоочистители, пластиковые короба, сортировочные столы, а еще ящики и контейнеры, заполненные чем-то скоропортящимся или одноразовым. Это и есть Национальный центр возврата почты Соединенного Королевства; иными словами – канцелярия неприкаянных писем. Это здесь Ее Величество сбывает с рук Королевскую почту. Письма, что пропутешествовали по всему миру и не нашли места назначения. Бандероли, вернувшиеся только для того, чтобы выяснилось: их отправители уже переехали или умерли. Письма, отправленные в несуществующие места, несуществующим людям или почившим в бозе. В таких случаях Ее Величество милостиво позволяет нам вскрыть эту почту: поискать сокрытых лиц, отделить золото от пустого мусора.
Я – ОКО. Ответственный за качество обслуживания. Я здесь уже тридцать лет и, позвольте вам сказать, нагляделся всякого. Двести миллионов единиц почтовых отправлений в год – чуть больше, чуть меньше – проходят через мои руки. Письма с мольбами, смертными угрозами, фотографиями потерянных любимых, сувенирами, невскрытыми рождественскими открытками, недоставленными рукописями. Тут где-то в районе тринадцатой стойки лежит забытый Пикассо плюс вполне достаточно драгоценностей, чтобы проводить в последний путь умершую инфанту. А они все прибывают и прибывают, каждый день: недоставленные письма, письма без обратного адреса; бандероли и посылка с оторванными наклейками, противозаконными надписями; почта, от которой отказались адресаты, или посланная на поросшие травой заброшенные участки земли, или в старые, покинутые людьми здания. Есть письма, адресованные Богу, хотя и ни разу Им не востребованные. Множество писем, адресованных Санта-Клаусу, или Супермену, или Человеку-Росомахе. Я порой думаю, это сколько же ребятишек сидят-дожидаются, когда их герои откликнутся на призыв, пока однажды не поймут, что никто не спешит к ним на помощь. Или какое множество любящих, в отчаянии зажав в руке пузырек с ядом или кинжал, напрасно прождали ответа своих любимых. Так много мечтаний закончили свой путь здесь. Такое множество трагедий. Записки в бутылках, посланные по морям только затем, чтобы волною их выплеснуло сюда, к подножию бумажного утеса.
Хуже всего порезы о бумагу. У меня их десятки в день. Я пробовал даже некоторое время носить перчатки, но это не выглядело правильным почему-то. Эти письма уже так много претерпели. Они заслуживают, чтобы их касалась человеческая рука. Они заслуживают, чтобы их прочли, и поняли, и признали, прежде чем мы их сожжем.
Соболезнования в черной рамке, слезливые признания в любви, послушные письма из школ-интернатов, последние слова с поля сражения. У меня такое чувство, словно своим прочтением писем я каким-то образом придаю им покоя, этим чужакам, чьи слова одолели такую даль, но так и не достигли цели. То, что делаю я, намного больше просто каталогизации почты. Я – тот, кто размещает ее, тот, кто осуществляет последние обряды. Я бальзамирую воспоминания, я хранитель последнего слова.
Первыми я вскрываю, читаю и раскладываю письма, содержащие ценности. Чеки и наличные мы, если можем, возвращаем. Иногда, вскрыв конверт, можно найти адрес. Вещи средней ценности – одежду, брелоки, игрушки, книги – держим в течение шести месяцев, потом утилизируем. Часы, драгоценности, произведения искусства стараемся подержать подольше. От скоропортящегося избавляемся сразу же. Торты ко дню рождения, живая наживка, садовые растения, продовольственные товары, а однажды и коробочка с мягкими, бледными мотыльками; они, сонные, в обертке из банановых листьев и рисовой бумаги, старыми пыльными пленками проскальзывали у меня меж пальцев, возвращались к жизни на свежем, прохладном воздухе и взлетали к лампам верхнего света, где оставались, пока не умирали, падая один за другим на пол, образуя на нем коричневатые соцветия.
