Ветра, осенние ветра гладят кожу лица, пальцы рук, ресницы и пряди волос. Холодный поток печального дыхания природы ласкает своим прикосновением участки обнажённого тела, так же искусно, как игривая гейша в нарядном кимоно щекочет страстные порывы гостей чайного домика. Унылая, облачная погода провоцирует желание заглянуть в уютное кафе или в чайхану, чтобы спастись от тоски и апатии, разбавив слякотную ностальгию с горячим и ароматным кофе или с крепким зелёным чаем, горько-сладкий вкус которого придаёт слезливому, огненно-рыжему пейзажу за окном шарм и обаяние.
История, которую я начала писать, проросла в мою скромную электронную копилку, поглощая влагу именно такого промозглого, дождливого, янтарно-багряного осеннего дня. Она возникла в струйках дождевого потока на стекле придорожного кафе. Это заведение находилось возле бугристой, штопаной трассы, в кривые трещинки и морщинки которого впечаталась тень моего детства. Эта трасса до сих пор пахла ожиданием встречи с любимой, ныне покойной бабушкой, казалось, что от асфальта исходит жар печки, который согревал меня осенними слезами гораздо сильнее, чем горячий напиток старого кафе. Эти слезы на щеках дряхлого асфальта обволакивали и успокаивали мою душу, смазывая скрипучие шрамы моего прошлого, как нежный полупрозрачный кисель из рук воспитательницы ласкал голодный и недовольный желудок. Печальные лужицы дороги придавали холодному осеннему интерьеру душевность и жертвенную зрелую красоту, как бабушка наполняла уютом старый деревенский дом одним своим присутствием. В шершавую поверхность дороги, как в старую киноплёнку, небрежными заплатками были зашиты счастливые мгновения моего прошлого, может быть, поэтому бугристая дорога для меня была гораздо милее ровной, гладкой, комфортной и красивой. Неряшливо заштопанные участки на асфальте напоминали заклеенную изолентой магнитную ленту, каждой сантиметр этого пути надёжно хранил драгоценные воспоминания моего детства, поэтому мне безумно хотелось выйти из придорожного кафе и прикоснуться ко всем ранкам мокрого асфальта, погладить все царапинки и ретро узоры на поверхности родной и любимой дороги.
Я настолько погрузилась в сладостные воспоминания, что напрочь перестала слышать голоса окружающих: уединилась со своими мыслями в достаточно людном и шумном кафе, старая клеёнка на столе этого заведения, словно машина времени, перенесла меня на 30 лет назад, она напомнила песню-заставку из любимого сериала бабушки «Просто Мария», а, может, это была мелодия из «Дикой Розы»… Выйти из этого состояния мне помог голос мужчины со специфическим местным татарским говором: в родных для меня краях вместо звука [з] произносили [д].
– Нам треугольник, стакан горячего чёрного чая с лимоном и кыстыбый, – сказал мужчина. Его старая, немного выцветшая рубашка была чистой и хорошо выглаженной: чувствовалась рука любящей, преданной и трудолюбивой женщины, привыкшей всё время заботиться о своих близких, ничего не требуя взамен. То ли ровные стрелочки на брюках этого пока ещё не пожилого мужчины, то ли серьёзные задумчивые глаза под слегка нависшим веком, то ли его резкий и строгий голос позволили мне безошибочно догадаться, что передо мной бывший сотрудник полиции.
В глубине делового и строгого взгляда этого незнакомца плескалась татарская водяная – «су анасы», с золотым гребнем в руках, длинные и густые локоны которой едва прикрывали прекрасную женскую грудь. Но даже самый прелестный женский стан не смог бы до конца усыпить бдительность опытного и мудрого сотрудника полиции: его глаза напоминали два бездонных колодца, в которые можно было бы залить целиком огромную Вселенную и при этом в них всё равно осталось бы ещё много свободного пространства. Чувствовалось, что даже если попытаться опьянить его глаза сладострастным вином, они всё равно с лёгкостью заметили бы мальчика, который желал украсть золотой гребень водяной. Бархатный тембр мужского баса позволял распознать в этом человеке личность-самородок, всё указывало на то, что по нервным волокнам этого незнакомого мне мужчины течёт древняя и степенная, много раз перевоплощенная душа.
