Век Екатерины Великой

Российская императрица, Елизавета Петровна, покойно сидела на узком диване, обитом штофом с золотыми набивными разводами, вместе со своим племянником, наследником престола. Они внимательно разглядывали портрет французского художника Пэна, изобразившего юную прусскую принцессу с длинным именем – София-Фредерика Августа. Елизавета раздумывала над кандидатурой будущей невесты Великого князя Петра Федоровича, обсудила ее со своим фаворитом, Алексеем Григорьевичем Разумовским и своей близкой подругой, Маврой Егоровной Шуваловой. Шустрая и умная, та быстро все расставила на свои места, толково рассудив, что к чему, и Елизавета еще накануне легко приняла единственно верное решение. Без всякого сомнения, принцесса Цербстская более других подошла бы в жены ее племяннику, Чертушке – как она его называла вслед за своей двоюродной сестрой, покойной императрицей Анной Иоанновной. Та же прозвала его так, поскольку считала его, еще ребенка, главным своим соперником в престолонаследии – его, но не Елизавету, дщерь Петра Великого. И очень просчиталась!

Вопреки желанию тетки-императрицы, цесаревна Елизавета Петровна заполучила корону своего великого отца, свергнув с престола младенца-императора Иоанна Антоновича. Будучи бездетной, она вызвала из Голштинии Чертушку, сына своей покойной сестры, Анны Петровны, внука Петра Великого, и провозгласила его наследником. Более никто не станет строить козни и искать пути свергнуть ее – в пользу хотя бы и Чертушки. К сожалению, внук Великого Петра ничем не блистал: ни внешностью, ни знаниями, ни обхождением. Обучением его теперь занимался приставленный к нему профессор, Якоб Штелин, считавший пятнадцатилетнего Петра вполне способным учеником. Профессор пенял на прежнего воспитателя, шведа Брюммера, он держал принца в ежовых рукавицах, был груб и не скупился на наказания – вплоть до стояния на коленях на горохе. Елизавете же не верилось, что таковая строгость могла привести к разительной необразованности племянника. Впрочем, он вполне прилично играет на скрипке – в подражание своему идолу, прусскому королю Фридриху, любителю музыки Генделя. Говорят, сидя в своем великолепном дворце Сан-Суси, он сам сочиняет и исполняет на флейте сонаты.

Императрица представила себе немолодого прусского короля, плотного, ростом чуть выше ее плеча, наигрывающего романтическую мелодию – как он глядит через окно отрешенным взглядом на фонтаны и лужайки, притом зорко видит все, что происходит в парке с геометрической строгостью рядов часто посаженных деревьев его, остриженных в виде шаров, кубов и пирамид, где в аллеях можно заблудиться, как в лабиринтах. Интересно, о чем думает в такие моменты любитель музыки, воинственный горбоносый Фриц? Слава Богу, себя Елизавета не обременяла подобными музыкальными упражнениями. Ей хватало того, что она не сводила глаз с самой себя, самой красивой, на ее взгляд, монархини всех времен и народов.

Ах, как любит она все красивое! Все восторгаются дворцом Фридриха. Она же построит во сто крат лучше! Не подобает властительнице земель от Балтийского моря до Тихого океана кому-то хоть в чем-то уступать. Его Сан-Суси близко не сравнится с творением, кое выстроят в Петербурге – так, по крайней мере, клятвенно обещал архитектор, итальянец Растрелли. Елизавета пристально всмотрелась в зеркало в ажурном серебряном обрамлении. Вздохнула и отвела взгляд, вспомнив, что, к сожалению, племянник и лицом не красавец, и здоровьем слаб. Так что все другие невесты, и французская, и саксонская принцессы, и дочь польского и сестра прусского королей, не подошли бы внуку Петра Великого. Ему надобна попроще и не из богатых. Не мешало бы, пожалуй, поблагодарить прусского посла Мардефельда, французского дипломата Шетарди и ее приближенного, лейб-доктора Лестока, что они подсуетились с кандидатурой юной Цербстской принцессы. Кто и был бы против, но только не она, государыня Елизавета Петровна. Девица, на ее вкус, и в самом деле, была хороша по всем статьям, тем паче, что родная племянница милому ее сердцу покойному жениху Карлу-Августу Голштинскому. Вестимо, шестнадцатилетняя саксонская принцесса такожде бы подошла. Брак с ней, как говорит канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, объединил бы с Россией пол-Европы. Но слишком многие противятся оному союзу, и особенно прусский король Фридрих Второй – а то с какой бы стати он так быстро сообразил прислать портрет принцессы Ангальт-Цербстской? Специально отправил дядю принцессы, принца Голштинского, с портретом. Надо отдать Фридриху должное – своей выгоды он никогда не упустит. Да и его посланник Мардефельд не из тех, кто дремлет, когда дело того требует. Непонятно, почему ее канцлер Алексей Бестужев так его недолюбливает? Вот и дело с выбором принцессы пришлось провести без его ведома, напрямую через воспитателя наследника, Брюммера, он хорошо был знаком с матерью принцессы Софии, герцогиней Иоганной-Елизаветой.