Все жанры Все авторы
Трагик - Леонид Соловьев

Трагик

Страниц

30

Год

1963

"Встреча с Банкометом – уникальный опыт", сказал я самому себе, когда увидел этого необычного старичка. Он был действительно тощим, сдержанного вида и ухоженной лисьей бородкой. Я даже не мог представить, что такой безобидный человек может оказаться суфлером, влияющим на игру в банк. Но здесь он стоял передо мной, закрывая лицо ладонями, оставляя видным только носок.

Я задумчиво спросил: "Так значит, я попал в игру в банк?". Старичок, не снимая рук, тихо ответил: "Да, именно так. Бережно обращайтесь".

Неся ответственность за правильный ход игры, я серьезно отнесся к процессу. Пауза установилась застывшей тишиной, а все глаза были устремлены на меня. Я прицелился и с щелчком ударил картами по носу старичка.

Сразу же после первого удара, старичок зашевелился и закричал: "Ребром не бить!". Он был очень восприимчив к боли, и на пятнадцатом ударе его нос покраснел и стал мокрым.

Я, наслаждаясь игрой, продолжал бить его резкими и решительными движениями. Я знал, что это необычный суфлер, и я сделал все возможное, чтобы показать свою силу и мастерство.

Когда моя импровизированная экзекуция закончилась, старичок отошел, прижимая платок к распухшему носу. Я увидел слезы в его глазах, и мне было жаль его. Он сказал: "Господин Логинов, с вами я больше играть не хочу. Вы бьете ребром и еще норовите задеть ногтем. Вы неблагоприятный человек, господин Логинов!".

Я понял, что мой стиль игры вызывает негативные эмоции у старичка Банкомета. Удары, похоже, слишком сильны и жестоки для него. Возможно, мне следует пересмотреть свои способы взаимодействия и быть более аккуратным во время игры.

Эта встреча с Банкометом стала для меня уроком. Не всегда нужно стремиться к победе любой ценой, важно помнить о соперниках, их чувствах и комфорте. В следующий раз я буду играть с большей сдержанностью и уважением.

Читать бесплатно онлайн Трагик - Леонид Соловьев


1

Когда-то Мамонтов-Чарский был известным провинциальным актером, играл в Саратове, Самаре, в Казани и в других крупных поволжских городах. Публика принимала его хорошо: нравилась представительная фигура, густая черная грива и голос – зычный, с благородным рокотом и слезой. В бенефисы подносили Мамонтову букеты, венки, перевитые лентами, даже серебряные портсигары и часы.

Мамонтов глубоко верил в мощь своего таланта, в нутро, на сцену выходил полупьяный и вопил истошным голосом, колотя себя в грудь, закатываясь от крика, а потом переходил в зловещий с привываниями шепот. Иногда, впрочем, удавалось ему плакать и настоящими слезами на сцене.

Никакой школы в актерском искусстве он не признавал. «Столичные штучки, – презрительно говорил он, – фигли-мигли, а души нет!» Провинция между тем привыкала к столичным штучкам, они нравились публике больше, чем вопли Мамонтова. Антрепренеры начали грубить, снижать ему гонорары, все реже устраивались бенефисы, и подношения были скудными, только цветы и ленты.

К пятидесяти годам Мамонтов-Чарский окончательно пропил голос, получил отставку и поселился в маленьком уездном городке Зволинске. Сын – бухгалтер какой-то фабрики в Суздали – присылал ему ежемесячно по двадцать рублей; денег не хватало, потому что пил Мамонтов по-прежнему крепко.

Летом приезжали в Зволинск на гастроли бродячие труппы. Мамонтов целыми днями торчал за кулисами, рассказывая актерам о былых триумфах и ругая столичных пшютов, вконец загубивших искусство. В обвисшем кармане своей рваной бархатной блузы без пояса он таскал сверток афиш и газетных вырезок; в самых старых афишах имя его значилось трехвершковыми буквами, с полным титулом: «Гигант русской сцены, любимец Астрахани, Самары, Казани, Саратова и Нижнего Новгорода, знаменитый трагик Мамонтов-Чарский»; чем новее были афиши, тем мельче становился шрифт, а в самых последних имя было напечатано слепыми, муравьиными буковками где-то в самом низу, в числе «прочих исполнителей».

Иногда из жалости Мамонтову давали выходные роли. Он исполнял их с неуместным, смешным нажимом, надеясь блеснуть силой своего нутра. Актеры морщились, но публика радостно хлопала, узнавая на сцене своего человека, известного всему городу и еженедельно моющегося в бане, подобно остальным обывателям.

В шестнадцатом году ценой самого унизительного прислуживания Мамонтов выпросил у сердобольного антрепренера бенефис и выбрал «Невинно казненного» – мелодраму, в которой раньше всегда имел шумный успех. Афиши он заказывал сам – огромные простыни с портретом, клише которого, обернутое ватой и марлей, хранилось у него на дне чемодана.

– Это уж слишком, батенька! – сказал антрепренер, увидев пробный экземпляр афиши. – Гигант русской сцены… Постыдились бы!..

Но Мамонтов ни за что не соглашался на сокращение титула, доказывая старыми афишами полную законность его. Так и пришлось оставить весь титул, заменив только слово «гигант» словом «ветеран»

Билеты пустили дешево, публики набилось до отказа. Актеры льстили Мамонтову и намекали на безденежье. Он всем пообещал дать взаймы, выпил для храбрости полбутылки и начал спектакль с неподдельным огнем, как в прежние, славные годы. Но подъема хватило только на один акт, и, когда дело дошло до сцены в тюрьме – коронной сцены, во время которой Мамонтов раньше всегда слышал всхлипывания в публике, он почувствовал, что не может играть, как раньше: он не дрожал. Он пробовал дрожать нарочно – не выходило, его жесты и крики были фальшивыми, он понял, что действительно пропил голос и нутро. Кое-как, через силу, он дотянул спектакль и, не прощаясь, ушел домой. Спать он не мог, всю ночь пил бром, горько жалел, что не спохватился вовремя и много лет унижал себя, стучась с тупым и жалким упорством в двери, запертые для него навсегда.

Вам может понравиться: