Мы давно не виделись.
– Все такой же безрукий? – спросила Нина, поправляя тонкими пальцами узелок моего галстука. Ее мальчишеская челка почти коснулась моей щеки.
Я совсем забыл, что она – орнитолог. Знай, что могу ее встретить, – отказался бы от задания.
– Здравствуй, – промямлил я. – Попросили вот… сделать очерк. Не знаю, смогу ли…
– Ну, ты у нас умница. Сможешь. – сказала она, поправляя мне волосы.
– Иван Петрович, где же вы? – позвал Веденский. Он стоял в конце галереи, как добродушный слоник в очках, и озабоченно морщил лоб. – Идите сюда!
– Иду! – крикнул я, принимая зов как спасение.
Нина смотрела с улыбкой, чуть-чуть прищурясь, точно хотела сказать: «Ну что, дружок, влип?»… Подумать только: порывистая, небольшого росточка, еще год назад она была для меня манящей загадкой!
Ежась от холода, орнитологи торопились в лаборатории. Когда я догнал Веденского и оглянулся, мне тоже захотелось поежиться: Нина стояла рядом с каким-то верзилой, и оба смеялись, глядя мне в след.
Мы прошли зал, где орнитологи «расслабляются» после работы, – столики, мягкая мебель, живое пламя в камине. За окном, во всю стену, – роскошный сад. В стене напротив – много дверей. Я пробовал сосчитать, но от волнения сбился со счета. За ними и размещались, гордость Центра орнитологии, «контактные кабинеты». До сих пор я только слышал о них. Сегодня один из таких «кабинетов» подготовлен для работы со мной.
В след за Веденским я прошел в комнату, где были кушетка и платяной шкаф. Я разделся. Инструктор помог облачиться в сотканный из крошечных электродов облегающий комбинезон, и провел в кабину, где стояли пульт и высокое кресло.
Отправляясь сюда, я готовился к «чуду». Но досадная встреча с Ниной выбила из колеи. «Хороший ты человек… – сказала она, когда мы расставалиссь. – Только ужасный зануда».
Я хотел успокоиться. Не получалось. Кресло казалось чересчур мягким. Стены, задрапированные белыми складками, напоминали дешевую бутафорию. Раздражал хлопотавший возле меня толстячок Веденский.
– Вам не приходилось заниматься планерным спортом? – спрашивал он.
– Нет. А что, это считается здесь изъяном?
– Напротив. В нашем деле человеческий опыт – только помеха. Будьте, пожалуйста осторожны и не поднимайтесь выше деревьев!
«Какой-то бред.» – подумалось мне. Вслух спросил: «Боитесь, что разобьюсь?»
– Можете и разбиться. Но самое страшное – хищники.
– Я понимаю, какую ценность представляет особь с вживленным транслятором…
– Опасность будет грозить не только «особи», – вам лично!
– Как это?! – удивился я. – Ведь птица-двойник находится где-то в лесу, и нас будут связывать только радиоволны?
– Есть и обратная связь, – пояснил Веденский, продевая руки мои в рукава, вмонтированные в подлокотники кресла. – Вы забудете о собственном теле. Останется только известная власть над стопою правой ноги у педали выключения связи для чрезвычайного «выхода из игры». – Веденский заканчивал приготовления, вертел ручки на пульте, вдавливал кнопки и, наблюдая за показаниями каких-то приборов, продолжал говорить. – У нас, вообще-то, не принято оставлять двойника в опасности. Мы делаем все, чтобы птица не пострадала. Но, ради Бога… – он нагнулся ко мне. – Пожалуйста, не дожидайтесь момента, когда нажимать «педаль» будет поздно!
