Случилось это в неприкаянной глубинке. Из таких, что по окраинам ютятся.
Да в те давние мутные времена, когда загнали добрые дядьки островные да заморские нашу страну-матушку в угол, да на колени на соль поставили.
Когда работы для честного народа – и на земле, и над землёй, и даже под землёй – совсем мало стало, а зарплаты и вовсе не стало.
И ослепшие от кротовьей жизни и подпирающего к хребту голодомора шахтёры касками на автомагистральном бетоне да площадной плитке похоронный марш режиму выстукивали.
А политиков из нор да щелей повылезло, как грибов в передождь-сезон! Видимо-невидимо! Да сплошь с червячком и червоточинкой.
Да когда честной народ воздух ел.
А как надоедало есть, так пить начинал.
А всё, что пил, разноцветными да вкусными талонами закусывал. Бумага-бумагой, а ведь еда! Написано.
А народ в ту пору ещё приучен был написанному верить. И ежели написано было на бумажке «Масло сливочное. 200 гр.», то кусочек этой бумажки в кашу из топора клали. Для навара. А если написано было «Мясо говяжье. С костью. 1,5 кг.», то такая бумажка – уже и на рагу. Нет, на рагу, пожалуй, не годилась, а вот на бульон для щей в самый раз.
А пить-прихлёбывать тогда народ только родную брагу да самогон не боялся. Блевал от пьянки в усмерть, но выживал от своей-то горилки. А от ядрёного спирта, из-за бугра ввозимого, да палёной водки, из-под полы вносимой, обхлорофосенной мухотой пачками падал кверху лапками.
И больше по домам в те времена честной народ сидел, чем по улицам шастал-гулеванил.
Потому как больно лихо на улицах было. Стреляли сограждане друг в друга. Почём зря.
Горевать да объегоривать ближнего учились. Деньжат на будущие года-столетия в банки-пазухи наколачивали, растаскивая собственность соседскую, да государственную.
Живо-горячо растаскивали. А чтоб не обжечься, частенько прихватками пользовались. Кто – ручными, а кто – АКМатическими. Так и называлось то безвременье – Эпоха Великой Прихватизации.
Как раз в начале тех лихих годин люди о забитой красноармейскими да комиссарскими сапожищами христианской вере вспомнили. Мол, раз в дедушку Ленина больше верить нельзя, будем опять в Бога верить.
И потопали молиться да в Бога верить стройными рядами. Так же, как раньше на демонстрации топали. Вместо Первомайского хода теперь Пасхальный, а против Седьмоноябрьского ликования – Рождество. И не красные флажки в руках, а свечечки…
И свечные заводики опять на ноги поднялись, и церковь в ту пору из семидесятилетнего полу-подпольного совкового существования вышла. Плечи херувимов развернула, крепнуть-крупнеть начала.
И всем миром стали по городам-селениям старые приходы восстанавливать, да новые пышно открывать.
