Пенсионеры особого назначения (дом престарелых)

Тишина в Доме престарелых "Тихие Росы" была особого свойства. Она не была мертвой, а скорее густой, как парное молоко, наполненной тиканьем настенных часов в коридоре, сопением Василия Петровича, задремавшего в кресле с раскрытой книгой на животе, да далеким стуком дятла в сосновой роще за высоким забором. Солнце, пробиваясь сквозь кружевные занавески в столовой, ложилось теплыми квадратами на вытертый линолеум.

Анна Михайловна, бывшая библиотекарь, с хитринкой в глазах, расставляла шахматные фигуры на доске, поглядывая на Марка Ивановича. Тот сидел у окна, неподвижный, как изваяние. Его взгляд, казалось, рассеянно скользил по газону, но на самом деле фиксировал каждую деталь: траекторию полета вороны, легкое колыхание ветки черемухи, тень от фонарного столба. Рука его, лежащая на колене, была расслаблена, но пальцы сохраняли странную готовность, будто в любой момент могли схватить невидимый пистолет или сложить фигуру оригами.

– Марк Иванович, партию? – предложила Анна Михайловна, щелкнув белой пешкой.

Он медленно повернул голову, и его серые, невероятно спокойные глаза встретились с ее взглядом. Уголки губ дрогнули в подобии улыбки.

– Пожалуй, Анна Михайловна. Только без поддавков. – Голос у него был тихий, ровный, лишенный эмоций, но почему-то заставлявший слушать внимательно.

За соседним столиком Лидия Павловна поправляла спицами шерстяной носок. Движения ее тонких, почти прозрачных пальцев были поразительно точными и быстрыми. Каждый прокол, каждая протяжка нити – выверены до миллиметра. Она редко включалась в общие разговоры, предпочитая наблюдать. Ее взгляд, острый и оценивающий, иногда останавливался на ком-то из обитателей или персонала, будто измеряя расстояние или высчитывая поправку на ветер. Сейчас она мельком взглянула в окно, на верхушку сосны за забором, и едва заметно кивнула сама себе, словно подтвердив какую-то внутреннюю оценку.

В уголке, возле радиоприемника, тихонько потрескивавшего вальсом, Николай Федорович собирал сложную конструкцию из спичек и клея. Его лысина блестела под люстрой, язык слегка высунут от сосредоточенности. Он что-то мурлыкал себе под нос, аккуратно нанося каплю клея на микроскопический стык. Рядом лежала разобранная и тщательно вычищенная зажигалка Zippo – его маленький фетиш. Взгляд его, обычно рассеянный, в момент работы становился невероятно сфокусированным и острым.

– Коля, опять твой макет? – окликнула его медсестра Таня, проносясь с подносом лекарств. – Когда ж ты наконец спичечную фабрику откроешь?

Николай Федорович вздрогнул, но не поднял головы.

– А? Фабрику? Нет, это не фабрика… Это… баланс. Точность. Важна точность, Танечка. Одна спичка криво – и все летит к чертям.

В самом дальнем кресле, в полутени, сидел дед Степан. Плотный, с крупными, когда-то сильными руками, лежащими на подлокотниках. Он курил дешевую папиросу, выпуская дым колечками, которые тут же расплывались в солнечном луче. Его лицо, изборожденное морщинами, напоминало старую карту незнакомой, суровой земли. Глаза, маленькие и глубоко посаженные, казались сонными, но в их глубине таилась постоянная настороженность. Он редко участвовал в общих делах, предпочитая одиночество или короткие, натужные разговоры с Марком Ивановичем, которых никто толком не слышал. Сегодня он был особенно замкнут, пальцы нервно постукивали по подлокотнику. Его взгляд то и дело скользил к окну, к калитке в кирпичном заборе.