Охранник периметра

Складской комплекс «ТрансЛогистик» тонул в осенней тьме, как корабль в чернильной ванне. Дождь, начавшийся еще в сумерки, теперь полосил по шиферу крыши и создавал звуковую завесу, под которую можно было подвести целую дивизию. Виктор Звягинцев сидел в сторожке у центральных ворот и думал, что дождь – хороший союзник. Он маскирует шум, но и сам маскирует чужой шум. Это была первая мысль, которую вбили в голову на курсе диверсантов в Кубинке. Вторая мысль звучала короче: дождь – это грязь, промокшие ноги и вероятность воспаления легких. Виктор предпочитал вторую мысль.

В сторожке пахло старой оливой, сыростью и чем-то средним между чаем и сухпайком. На перегоревшем экране монитора, подключенного к шести камерам видеонаблюдения, мерцала снежная рябь. Система давно требовала замены, но арендатор склада – фирма «НоваТех» – экономила на всем, кроме секретности своих грузов. Виктор знал это непонаслышке: три месяца назад, когда его взяли на работу, ему дали инструкцию из трех страниц и рацией, которая не ловила даже в центре Москвы, не то что в тридцати километрах за МКАД. Зато зарплата платилась вовремя. Пятьдесят тысяч рублей за ночные смены и возможность не встречаться с людьми – для него это было справедливым обменом.

Он потянулся к термосу, открутил крышку и нал себе черный горячий чай. Чай был крепкий, с листом, не пакетированный. Еще одна привычка из прошлого, которую не хотелось отпускать. В прошлом. Как странно звучит это слово. В прошлом Виктор Звягинцев был капитаном спецназа ГРУ, инструктором по выживанию в любых условиях, диверсантом, чьи операции до сих пор ходят легендами в узких кругах. Он обучал людей убивать без шума, выживать без еды, двигаться без сна. Он сам прошел пекло двух чеченских кампаний, афганскую выучку, сирийскую командировку и десяток засекреченных операций, о которых официально не существовало ни одной бумаги. Теперь он сидел в драной сторожке, наблюдал за монитором, на котором уже полгода ничего не происходило, и пил чай из армейского термоса.

Армейский. Правильнее было бы сказать – армейский еще совка. Термосу было больше тридцати лет, он достался от отца, который тоже служил в спецназе, только еще в те времена, когда это называлось просто разведрота. Отец умер пять лет назад, не дожив до пенсии на три месяца. Инфаркт. Сердце не выдержало сочетания водки и воспоминаний. Виктор тогда еще был на службе, и командование дало ему трое суток для похорон. Трое суток на отца, прослужившего двадцать пять лет. Тогда Виктор впервые задумался о том, чтобы уйти. Но уходил он не сразу и не красиво. Проще сказать – выгнали. Выгнали после того, как он сделал то, что считал правильным, а командование посчитало нарушением приказа.

Случилось это в Сирии, в две тысячи шестнадцатом. Группа попала в засаду. Приказ был ясен: оставить раненого и выходить. Раненым был его младший брат по оружию, Серега Крылов, с которым они прошли огонь и воду. Оставить? Виктор оставил бы себя скорее. Он прикрыл отход группы, вытащил Крылова на себе за семь километров к выходной точке, сбил двух террористов врукопашную и получил три пули. Одна прошла насквозь, две застряли в бронежилете. Крылов выжил. Виктор тоже. Но приказ был нарушен. И хотя на него закрыли глаза из-за успешного исхода, в досье занесли пометку: «Недисциплинирован. Самоуверен. Не подходит для дальнейшей службы». Через полгода его вышвырнули в запас под благовидным предлогом «по состоянию здоровья». Здоровье, кстати, действительно подводило. Пули оставили после себя хроническую боль в ребрах, которая напоминала о себе каждым резким движением. Но главная боль была не в ребрах.