Чужая дочь

Первый звук, который она услышала, был ровный, навязчивый писк. Он висел в стерильной тишине, отмеряя кусочки времени, которые она не могла ни осмыслить, ни собрать воедино. Потом пришло ощущение: тяжелая, ватная голова, странная слабость во всем теле, будто мышцы забыли, как подчиняться приказам мозга. И запах. Резкий, химический запах антисептика, смешанный со сладковатым душком больничной еды.

Ольга медленно открыла глаза. Белый потолок, матовый и безликий, плыл над ней. Она перевела взгляд. Капельница на стойке, тонкая прозрачная трубка, уходящая в тыльную сторону ее ладони, закрепленная лейкопластырем. Окно, за которым клубился серый, бессолнечный день. Ничего. Никаких воспоминаний, никаких ассоциаций. Только смутная, животная тревога, сверлящая изнутри.

Дверь в палату скрипнула. Вошла женщина в белом халате – невысокая, с усталым, но добрым лицом.

– Ну, вот и проснулись, – голос у нее был низкий, успокаивающий. – Я вас уже начала беспокоиться. Я доктор Ирина Викторовна. Как вы себя чувствуете?

Ольга попыталась ответить, но из горла вырвался лишь хриплый шепот. Она сглотнула, ощущая, как сухость режет слизистую.

– Вода, – прошептала она.

Врач помогла ей сделать несколько глотков через трубочку. Прохладная жидкость обожгла, но принесла облегчение.

– Что… что со мной? – спросила Ольга, и ее собственный голос показался ей чужим, осипшим и слабым.

– У вас была серьезная автомобильная авария, – врач села на край кровати. – Вы провели в реанимации трое суток. Черепно-мозговая травма, множественные ушибы, перелом ребра. Но сейчас состояние стабилизировалось. Самое главное – вы живы.

Авария. Ольга напрягла память, пытаясь нащупать хоть какой-то обрывок, тень. Вспышка фар? Визг тормозов? Грохот? Ничего. Пустота, черная и бездонная.

– Я ничего не помню, – призналась она, и в голосе прозвучала настоящая паника. – Ни аварии, ни… ни чего бы то ни было. Кто я?

Ирина Викторовна кивнула, как будто ожидала этого вопроса.

– Это посттравматическая амнезия. Вполне обычное явление при таких травмах. Не пугайтесь. Память, скорее всего, будет возвращаться постепенно, фрагментами. Ваши документы были при вас. Вас зовут Ольга Сергеевна Миронова. Вам тридцать четыре года.

Ольга Миронова. Она повторила это имя про себя. Оно не вызвало ни малейшего отклика. Это была просто бирка, ярлык, наклеенный на бесформенную субстанцию, которой она сейчас являлась.

– А… а кто-то есть? Родные? – спросила она, с надеждой глядя на врача.

Тот самый писк монитора, казалось, стал громче, заполняя паузу.

– Да, – улыбнулась Ирина Викторовна. – Ваш муж дежурит в коридоре с самого утра. И… – врач слегка замялась, – ваша дочь. Она очень хочет вас увидеть. Мы, конечно, не пускали, ребенок слишком мал, но она каждый день приходит с отцом и рисует для вас картинки.

Ольга почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Муж. Дочь. Эти слова прозвучали как выстрелы в тишине палаты. Они несли в себе чудовищный, непостижимый смысл. Где-то там, за дверью, есть целая жизнь, целая семья, о которой она ничего не знала. Она была для самой себя абсолютной незнакомкой, и теперь выяснялось, что у этой незнакомки есть муж и ребенок.

– До… дочь? – переспросила она, и язык едва повиновался ей. – Сколько ей?