Крик

Пролог

Понедельник, 14-ое февраля.

Ты идёшь по улице, яркое солнце светит прямо в лицо.

Душно. Солнечный свет залил все вокруг собою, сейчас на руки, ноги, шею, голову – все, на все вокруг давит раскалённая медь. До 1000 градусов раскаленный метал.

Ты делаешь шаг. Колени болят, в левом колене что-то стреляет.

Сводит ноги.

В кармане нащупываешь документ. Без синей картонки здесь никуда.

Белую кофту решаешь снять потом, в здании.

Опа!

Ой, а теперь ты наступаешь на что-то и чуть не падаешь. Прям отшарахиваешься. На мозги похоже.

Вот, даже брызнуло что-то.

А, это апельсин. Большой, ярко-оранжевый, сочный апельсин.

Уже раздавленный. И очень похожий на мозги. Только оранжевые.

Ты хмуришься и шагаешь дальше. Вперёд. Но ты запомнил этот апельсин. Очень сильно. Ой, как запомнил…

***

Воскресенье, 13-ое февраля.

Утро. Ты идёшь навстречу тому, к чему должен идти.

Навстречу городу, чья жизнь разрушена, детям, которые потеряли своих родителей. Ты идёшь навстречу смерти.

Но ты веришь, что можешь принести жизнь.

Ночь в чужом месте прошла мучительно долго. Терпение было совсем на исходе. Теперь его совсем нет.

Усталость.

Однако, конечно, в этих местах тебе невозможно связать руки или ноги, как и невозможно найти себе "чужой уголок": все родное. Как и невозможно разрушать семьи…

С другой стороны, руки и не ноги не сковывают тебе, родным здесь все считаешь ты, а людей убиваешь не ты. Но ведь это ты ночью "спишь", теряешься в каких-то сомнениях, ждёшь чего-то, а не идешь сам.

Хотя, куда ты вообще пойдешь, и что ты вообще решишь?

Смотришь на тусклые звёзды тусклыми глазами. Они потеряли яркость, как и звезды.

О, да, конечно же, здесь нет никаких апельсинов.

***

Однажды, ты проснёшься. Встанешь, пойдешь в ванную и умоешься, позавтракаешь с семьёй, и вы все вместе поедете, кто в школу, кто на работу. И всё будет хорошо.

Но ты не Он.

***

Красный кирпич. Алый закат на западе. Кровь.

Виктория Александровна крепко держала за руку, а вокруг взрывался порох. Но дышалось легко: на лице был белый платок. А Виктория Александровна закрывала нос серым рукавом.

Это был апрель. А только день назад все радостно радовались, мол, тепло, наконец…

Но тепло здесь могло быть только от пушки сотруднику, который её держал, ну, а человеку, на которого она направлена, прямо-таки жарко…

Со всех сторон, из-под всех обломков, из-за каждой стены, через тела людей в толпу сочился звук, сочились голоса. Голос.

Твёрдый бас говорил, о чём-то говорил…

«Всё в порядке, вы проснулись, вы идёте, всё под контролем. Мы всё контролируем, ни одной смерти…»

В порядке, в порядке, в порядке…

Люди шли дальше. Толпа двигалась, толпа следовала, толпа была ведома Царём. Это люди Царя в Этом городе, в Этой стране. И они этого Царя любят, они Эту страну любят.

Но, вот, «всё в порядке», «всё в порядке», «всё в порядке». Твёрдый бас об этом говорил, и толпа этому верила, но почему тогда собралась толпа в облаке дыма и пороха?

Он смотрел под ноги и просто шёл в сторону Ината Гинина. Он старался идти бесшумно, старался наступать на мелкие обломки, бетонную крошку, ну, и на остатки дорожных ям так, чтобы шаг не издавал ни звука, чтобы не оставалось никакого следа… Он смотрел под ноги и старательно следил за тем, чтобы движение было бесшумно.

Арм поднял взгляд вверх прямо на Вику. А Вика направляла свой взгляд то в сторону Царя, то в небо… Её яркие голубые глаза блестели. Лицо серое, слёзы, наверное, горькие.