Мастер Игры

Кабинет Алины был точным воплощением тихого спокойствия. Книги на полках стояли ровными, цветными блоками, корешки их не были потёрты. На столе, рядом с ноутбуком, лежали три гелевые ручки – синяя, черная, красная – параллельно друг другу. Кристалл кварца на подоконнике, ловивший январский свет и рассыпавший по паркету скупые радужные зайчики.

Алина сидела в кресле, отодвинутом от окна ровно настолько, чтобы свет падал на блокнот, но не слепил в глаза собеседнику. Её поза была безупречна: прямая спина, ноги вместе, руки спокойно лежали на коленях. Профессиональный сосуд, готовый принять в себя чужую боль, не пролив ни капли.

Напротив, в глубоком мягком кресле, почти утонула Катя. Подросток сидела, поджав под себя ноги, словно пыталась стать компактнее, меньше. Пальцы её теребили бахрому на подушке, наматывали серую нитку на палец, перетягивая кожу до белизны.

– И что ты чувствовала в тот момент, когда телефон завис? – голос Алины был ровным, тёплым, но в этой теплоте была точность хирургического инструмента.

– Темноту. – Ответ Кати прозвучал как выдох. – Внутри. Будто все шумы… стихли. А сердце вот тут. – Она ткнула себя в грудь костяшками пальцев. – Оно не билось, словно дрожало. Мелко-мелко, как моторчик у сломанной машинки.

Алина кивнула, кончик её ручки коснулся бумаги, оставив аккуратную точку: «Соматизация страха. Конкретизация через метафору – «моторчик». Нужно вернуть к телесным ощущениям, но осторожно, не провоцируя новую волну».

– Ты могла почувствовать ткань дивана под руками в тот момент? Опиши его поверхность.

Катя зажмурилась.

– Колючий. Старый. Каждая пружина давила. Я помню узор на ткани – круги, они плыли.

– Хорошо. А сейчас? Ткань здесь, в кабинете?

Девочка открыла глаза, провела ладонью по вельветовой обивке кресла.

– Мягкий.

«Заземлилась. На минуту. Якорь найден – тактильность», – пронеслось в голове Алины. Внешне – ещё один понимающий кивок. Она заметила, как взгляд Кати снова и снова скользит к окну, к уходящему зимнему солнцу.

Сеанс тек по знакомому руслу: осторожные вопросы, обрывистые ответы, долгие паузы, которые Алина выдерживала с чутким терпением. Она была как сканер, считывающий невидимые линии напряжения на лице собеседника, дрожание века, изменение ритма дыхания. Но её собственное лицо оставалось спокойной, доброжелательной маской. Со стороны это могло выглядеть как безразличие. Это не было безразличием. Это контроль. Точно рассчитанная дистанция, без которой её просто снесёт потоком чужих «моторчиков» и «внутренней темноты».

Когда время вышло, Катя поднялась будто спросонья. Натянула огромный свитер, замоталась в шарф, скрывая под ним подбородок.

– До следующей недели, Катя. Пожалуйста, попробуй упражнение с описанием предметов, если почувствуешь приближение.

– Ага. Спасибо.

Девочка выскользнула за дверь. Дверь закрылась с тихим, но чётким щелчком замка.

Тишина, густая и завершённая, наполнила кабинет. Алина не двинулась с места. Она наблюдала, как последний луч солнца соскользнул с кристалла на подоконнике, погас. Радужные зайчики исчезли.

Только тогда её плечи, невидимо для мира, опустились на миллиметр. Она поставила в блокноте точку – не запятую, не многоточие, а жирную, окончательную точку. Потом подняла взгляд на дверь, за которой только что растворилась девочка в большом свитере. Профессиональный сосуд дал микроскопическую трещину – одну из тысяч. Её внутренний монолог, наконец, прорвался наружу, но остался беззвучным: «Мягкий. Тихий. И насколько же это одиноко».