Переяславский Гамбит

Топор вошел в сухое березовое полено с коротким, звонким хрустом, развалив его надвое. Ратибор вытер тыльной стороной ладони пот со лба и выпрямился. Спина слегка ныла – старые раны напоминали о себе к дождю, но боль эта была привычной, родной, как скрип старого седла.

Прошел год с тех пор, как он покинул Киев. Год тишины. Здесь, на заимке в глухом черниговском лесу, время текло иначе. Не было ни интриг, ни фальшивых улыбок бояр, ни запаха страха, пропитавшего стены Детинца. Был только шум сосен, запах смолы и тепло очага.

– Хватит дров, леший, – раздался тихий голос с крыльца. – На зиму напастись решил?

Лада стояла, прислонившись к косяку двери. Она расцвела за этот год. Лесная дикость в ее глазах сменилась спокойным светом, коса стала толще, движения – плавне. Ратибор улыбнулся ей – той редкой, открытой улыбкой, которую никто в Киеве и не видывал.

– Зима будет долгой, Лада. Мох на камнях густой, – ответил он, вгоняя топор в колоду. – Лучше вспотеть сейчас, чем мерзнуть в лютень.

Внезапно Лада выпрямилась. Её улыбка исчезла, взгляд зеленых глаз стал острым, тревожным. Она повернула голову на юг, туда, где вилась еле заметная тропа к большаку.

– Чужак, – прошептала она.

Ратибор тут же подобрался. Его рука сама собой легла не на плотницкий топор, а на рукоять меча, который, хоть и висел на гвозде у поленницы, всегда был смазан и наточен.

Через минуту залаял Пёс – огромный волкодав. Послышался стук копыт. Не размеренный шаг путника, а загнанный галоп вестника.

На поляну вылетел всадник. Кафтан сбился, конь в мыле, на боку – княжеская тамга.

Гонец осадил коня, едва не сбив плетень. Увидев Ратибора, он не стал кричать "Эй, мужик!". Он спешился и поклонился, узнав шрам на лице и тяжелый взгляд.

– Здрав будь, Ратибор, – выдохнул гонец, протягивая свернутую трубкой грамоту с красной печатью. – Насилу нашел. Еле живые тут места.

– И тебе не хворать, – Ратибор не спешил брать грамоту. Он знал: как только он коснется воска, его покой кончится. – С чем пожаловал?

– Великий Князь Киевский шлет слово. Беда, Ратибор. Переяславль молчит.

Ратибор нахмурился. Переяславль – южный щит Руси. Если он молчит, значит, Степь говорит.

– Что значит "молчит"? Гонцы?

– Пропадают, – ответил вестник, нервно оглядываясь на лес. – Трое ушло – ни один не вернулся. Князь Всеволод писем не шлет, дани не платит. А лазутчики сказывают – печенеги у границ шевелятся, как муравьи перед грозой. Великий Князь велит тебе ехать. "Только тот, кто клубок киевский распутал, – сказал он, – сможет понять, какая змея в Переяславле завелась".

Ратибор взял грамоту. Печать жгла пальцы.

– Я не воевода больше. Я лесник.

– Ты русич, – тихо ответил гонец. – Если Переяславль падет, орда до Киева за два перехода дойдет. А от Киева и сюда рукой подать.

Вечером в избе было тихо. Лада собирала его в дорогу. Укладывала вяленое мясо, чистые портки, сменную тетиву. Руки её не дрожали, но Ратибор слышал, как бьется её сердце – слишком часто.

– Ты знала, – сказал он, обнимая её со спины. – Еще до того, как он приехал.

– Лес шептал, – отозвалась она, не оборачиваясь. – Тени длинные стали. Крови много будет, Ратибор.

Она повернулась к нему. Лицо её было бледным в свете лучины. Она положила его широкую ладонь себе на живот.