Мальчик (и) Дракон

Будущая леди Шверт вздрогнула, ощутив тяжëлое прикосновение чужой ладони. Широкая мужская рука с длинными чëрными когтями собственнически провела по еë плечу, прошлась по шее и замерла на лопатках, посылая волны мелких, неприятных мурашек.

– Значит, это твоë окончательное решение?

Она усилием воли подавила дрожь, заставляя себя оставаться на месте. Нужно было потерпеть ещë чуть-чуть, и вскоре всë, что происходило в волшебной башне, станет лишь далëким сном.

– Это то, о чëм я прошу вас, мой господин. Моя семья нуждается во мне.

Конечно же, она сама пришла сюда, и хозяин башни выполнил обещанное, так что жаловаться и возмущаться не было никакого смысла. Тем не менее, она совершенно не хотела оставаться здесь. У всего есть своя цена – она свою уже заплатила в полной мере.

– Тогда иди. Но помни, что сделка не имеет сроков. Ты просила магию, и я дал тебе еë. Взамен…

Будущая леди Шверт решительно перебила своего собеседника:

– Я знаю. Не волнуйтесь – не будет ни дня, когда я пожалею о своëм решении. И моя семья, мой муж и все мои потомки будут вечно помнить о том, что вы для нас сделали.

Хозяин волшебной башни ничего не ответил, задумчиво наблюдая, как его собеседница бежала вниз, возвращаясь в мир людей. Через несколько месяцев она выйдет замуж за Первого Рыцаря, а потом всю жизнь будет помогать ему защищать Верлихкайр с помощью своей невероятной магии. Леди Шверт войдёт в историю, как великая волшебница, а все её потомки получат титул Рыцарей-Чародеев.

Его это не волновало – потеряв интерес к происходящему снаружи, он развернулся и исчез в недрах волшебной башни.

Плотно сомкнутые глаза опалило красным, Джас вздрогнул и проснулся.

Как и всегда, в его окно светило солнце – оно пробивалось сквозь мутное стекло, падая прямо на неровный, уже несколько недель не мытый дощатый пол, медленно проходило сквозь разбросанную одежду и шарики из мусора пока наконец-то не добиралось до кровати, ослепляя единственного обитателя.

Спать хотелось неимоверно, но Джаспер уже давно отучил себя от бесполезной привычки нежиться в постели. Одним рывком приняв вертикальное положение и случайно сбросив на пол целую гору одежды, он усилием воли отогнал от себя сон и встал, начиная свой новый день.

Утренние ритуалы были настолько привычными, что Джас проделывал их автоматически. Он прошёлся по небольшой каморке, больше года являющейся его комнатой, отрыл более-менее чистые штаны и толстовку, положил мясные консервы в широкую миску с почти стёршейся надписью «Джульетта», перекинул штопанную сумку через плечо и вышел на улицу. Всё это заняло не больше двадцати минут – как и всё время, что они жили на чердаке в старом здании под снос.

Город жил своей жизнью, и хмурый парень в потёртой толстовке удивительно хорошо вписывался в эту повседневную суету. Возможно, дело было в не совсем благополучном районе – здесь никого не смущал ни его возраст, ни внешность, ни размер кошелька. Это в колледже могли коситься на его длинные волосы, небрежно собранные в высокий хвост, или требовать свести татуировки. Тем не менее, редкий цвет глаз (которые на самом деле были самыми обычными, карими, но из-за причудливого генетического совпадения выглядели оранжево-жёлтыми, как янтарь) приносил Джасу неприятности ещё со школы, так что у него был иммунитет ко всем нападкам в сторону своей внешности. Если бы он знал своего папашу, он бы непременно сказал ему за это спасибо, но мама не помнила даже его имени. Джас знал лишь, что очень похож на него внешне. Сам он предполагал, что это был какой-то метис или даже чистокровный мигрант-индеец – в пользу этой теории говорили глаза и густые, иссиня-чёрные, идеально прямые и слишком быстро жирнящиеся волосы. Джас пришёл к этому выводу в пятнадцать, когда впервые попытался решить их семейные проблемы – довольно скоро выяснилось, что за расовую принадлежность не платят, и вопросы к папаше окончательно утратили свою актуальность.