Петр Онегин вышел вместе со мной из здания горкома партии и продолжил говорить:
–Будешь продолжать в том же духе, сделаешь хорошую карьеру, тебя узнают не как провокатора и нигилиста, а как организатора и молодежного лидера. Только с языком своим поаккуратнее. Чем выше товарищи, тем они обидчивее. И шуток не понимают совсем. Ну и на сладкое – тринадцатого ноября у Родимцева открытие выставки в Манеже. Ты приглашен.
– Ничего не получится.
– Что, такие дела, что отменить никак? Знаковое событие, как я считаю.
– Выставку отменят. Десятого Брежнев умрет.
– Ты что говоришь?! Ты сдурел?
Вот кто меня дернул за язык!!! Отмотайте время, я не хотел! Зачем я сказал это? И что теперь делать? Вот это вопрос требует немедленного ответа. Прямо сиюсекундного.
– Так вы не знали? Вам не говорят, что здоровье генерального секретаря постоянно ухудшается.
– Ты откуда знаешь?
– Не знаю. Я порой знаю такое, чего не могу. А откуда? Оттуда. – и показал пальцем в небо.
– Ты идиот? Ты понимаешь, что если бы тебя кто-то услышал, то ни тебя, ни меня завтра уже не было. То есть были бы где-то, но глубоко в заднице. Есть такое место, чтоб ты знал!
– Сделайте успешное лицо уже. А то у вас такой вид, словно вы на контрольно-следовой полосе какашку увидели. Ваш водитель же и спалит. Мол, Онегин бежал к пруду с изменившимся лицом.
– Что ты несешь?
– Кстати, про пруд, пойдемте к пруду, там кафе-мороженое «Волна», сможем поговорить без опаски. Или предпочитаете ресторан?
– Ресторан далеко?
– Тоже рядом.
– Тогда лучше туда. Мне надо принять.
– Угу, седативное средство. Сосудорасширяющее.
А чего идти, когда служебная машина под боком. Пять минут, и мы в «Янтаре», почти пустом в дневное время. И это правильно, за едой организм успокаивается и уже не тянет на суицид на полный желудок.
– Так откуда ты взял про здоровье и смерть ге…
– Дедушки.
– Да, дедушки. Такая информация в принципе не может просачиваться ниже определенного уровня.
– Вы свыклись с тем, что я знаю, как стрелять из автомата, как докладывать командиру подразделения, как строить тренировочный процесс. Как я шутил – родовая память. Так вот, я не знаю, механизма этого явления. Мироздание, зеленые человечки, черная магия – какая разница! Просто я порой что-то вспоминаю. Что-то плотно, про что-то только краешком сознания как в тумане.
– Ты бред не неси снова, ясно скажи.
– Ясно сказать? Дедушке в марте в Баку сломали ключицу. Она так и не срослась. Он держится на препаратах. После ноябрьских умрет. Так предельно ясно?
– Что у меня в правом кармане?
– Не знаю. Через пять лет землетрясение в Нагорном Карабахе – знаю. Еще через год армяне и азербайджанцы резать друг друга начнут – знаю. Кто будет следующим дедушкой – знаю.
– Кто?!
– Какой быстрый. Вам зачем? Вам сейчас думать, как выставку на октябрь перетянуть.
– Я тебе не верю.
– Да мне плевать. Все ваши планы по истфеху дезавуируются? Я правильно понял?
– Не знаю. Ты же не понимаешь, что сам всё просрал! После такого я должен рапорт писать на тебя.
– На себя. И решение суда до кучи. Мне ничего не будет. Я ж потому такой смелый и веселый, что мне ничего не будет вообще! Я же везде проживу, я из воздуха всё достану, что мне нужно. А ты без системы ноль.
– Прямо так не боишься ничего? И смерти тоже? И за родных, что жизнь им сломаешь?
