Со мной ничего не случится

мама, мы все сошли с ума. (В. Цой)

Передовая это – вонь. Бесконечная, мерзкая вонь мертвечины и крысы. Здесь много крыс и мы здесь все покусаны. Может поэтому я давно ничего не чувствую? Из-за этих укусов? Смешно. Ладно, надо проверить снарягу.

На мне килограмм сорок не меньше. Итак: РПС ременно-плечевая система, шесть магазинов на груди, подсумок для гранат, две аптечки («парни, держите аптечку так, чтобы любой рукой до неё дотянуться» так напутствовал нас начмед), утилитарные подсумки со всевозможным барахлом, здесь, здесь и здесь, фонарь, запасной фонарь, нож и нож тактический, бронежилет, на нём магазины (всего их у меня четырнадцать), четыре гранаты ф-1 под подсумком, ещё четыре РГН по бокам, и две РГО, маскировочная сеть, четыре магазина на правом бедре, и два магазина на левом, здесь же на левом четыре обоймы для трофейной Беретты, за спиной мешок с дополнительным БК, на жопе «мусорка» (мешок для подсумков), наушники, наколенники, шлем, очки, несколько лепестков, четыре монки посерьёзней и вот он – красавчик безотказный АКС.

– Батыр, – бросаю, не оборачиваясь, чтобы проверил меня со спины…

– уже, – предвосхищает мою просьбу мой первый номер, и я заглядываю в его монитор. Батыр тем временем суёт мне в рот жвачку.

Дрон поднимается над местом нашего ристалища, едва качается и потихоньку идёт. Возможно, если бы Земля могла, она бы рыдала от того, во что мы её превратили на этом участке. Останки деревьев, точно обломки костей, почерневшие от гари и огня торчат вперемешку с кусками разорванной и сожжённой техники, отстрелянными снарядными гильзами и пустыми трубами гранатомётов, каким-то тряпьём, человеческим мясом, трупами животных, мусором и, кажется, с самой смертью…

Надоело. Отстраняюсь. У меня есть ещё несколько минут до времени «Ч». Время, когда нам пора будет идти убивать. Наши старшие, как боги, они определяют нам время умирать и время убивать. Я давно перестал об этом думать, а думаю я перед штурмом вот о чём. МЕНЯ НЕ УБЬЮТ. Я в этом точно уверен. Понимаете? Я хочу, чтобы хорошо был ясен этот момент. СО МНОЙ НИЧЕГО НЕ СЛУЧИТСЯ. Точно вам говорю. ОДЕЖДА СГОРИТ, ОРУЖИЕ РАСПЛАВИТСЯ, А СО МНОЙ НИЧЕГО НЕ СЛУЧИТСЯ. Понимаете. Всё просто. Если бы было иначе, я бы просто никуда не пошёл.

Со статистикой сложно спорить. Десять – двенадцать штурмов в среднем живёт штурмовик. Свои я перестал считать после тридцатого. Я просто тогда понял, что Я ДАВНО МЁРТВ, поэтому со мной ничего не может случится. НЕЛЬЗЯ СДОХНУТЬ ДВАЖДЫ!

Кажется, что сложно, но как-то вот получается всякий раз убеждать себя: не ссать, не ссать, не ссать. Привычка? Дело привычки? Неужели я действительно к этому привык? Неужели можно к этому привыкнуть? Конечно, нет. Или да? Разве можно привыкнуть ходить на смерть? Человек привыкает к любой работе. Приспосабливается… Это просто труд. Работа такая. Сказали и пошёл, убил, умер, кому как повезёт. Нет, про такое говно сейчас думать не надо. Вот сходим, поработаем, Батыр говорит «похулиганим в свинарнике», если, как говорят хохлобендеровцы нас «не забаранят» вернёмся, накурюсь, как следует, не, лучше и тогда об этом не буду думать. Лучше выпить и поехать к бабам. Сладкие здесь бабы. Сок! Нигде нет таких сладких баб, как на войне.

Чувствую, Батыр сместился вправо. Он уже передал монитор от птички замыкающей паре. Вот его рука находит мой сжатый кулак. Бумс! Мы коротко переглядываемся. Он вечно улыбается. Я его просил убрать эту ухмылку, но здесь у каждого свои вешки. Батыр подмигивает мне и делает шаг вперёд. Ещё шаг. Ещё и мы двинули по раскалённой сковородке.