Шагуля и Агапчик. Два Саши

Улица Карла Либкнехта в нашем городе очень длинная, конечно не такая длинная, как Тверская в Москве, которая начинается от стен Кремля, а кончается в Санкт-Петербурге. В нашем городе всё пониже и пожиже. Наш город не претендует на столичный статус, но аналогия всё же есть. Улица идет от набережной Волги через центр, пригород и продолжается в совхозе «Шелковка».

Зимним вечером вся в снегу и сугробах, искрящихся отблеском неоновых фонарей, она не казалась столь длинной для двух пьяных парней, державшихся друг за друга, и певших во всю свою молодую пьяную дурь: «Эй, налей-ка, милый, чтобы сняло блажь; Чтобы дух схватило, да скрутило аж. Да налей вторую, чтоб валило с ног. Нынче я пирую, отзвенел звонок». Они не понимали, что им уже не надо больше наливать, что они пьяны всласть, просто им было по 29 лет, и они шли к своим любимым женщинам в Шелковку. Им было очень хорошо от легкого мороза, пустой улицы, водки и предстоящей встречи. Этими пьяными гуляками был я и мой закадычный друг Сашка Шагов.

Мы дружили более 20 лет, но десять лет не виделись. В 75-ом он ушел на службу, в 77-ом я ушел на флот. Я дембельнулся, а Сашка уже женился. Его жена меня знала хорошо и потому не разрешала нам встречаться, берегла семью. Но и без меня Сашка накосячил и стал снова холостяком. Наши пути пересеклись, когда я стал ходить к Надежде в Шелковку, а он туда же к доярке Вере. Через 3 месяца мы с Надеждой переехали в Заречье, и мы с Шагулей стали соседями. Жили в трех домах друг от друга. Он частенько приходил ко мне, играл с моей дочкой, флиртовал с Надеждой, когда меня не было дома. С моей женой флиртовали все мои друзья-приятели без исключения. Я не возражал. Я был очень самонадеянный, ревность считал, да и сейчас считаю уделом обделенных жизнью, комплексующих на своей несостоятельности личности.

Он был хорошим другом, это я начинаю понимать лишь на седьмом десятке лет. Шагуля был зареченской шпаной, я – черниговской, самые враждующие между собой районы города. Но Сашка ни разу даже не намекнул, что, мол, мы по разные стороны баррикад находимся. Он был, как сейчас говорят, «реальным» зареченским хулиганом и шпаной, имел авторитет среди своих, его слово было весомо, а кулак еще весомее. Пацанами мы с Сашкой ходили в секцию гимнастики, в летние каникулы в деревне по ночам угоняли лошадей, чтобы этакими гусарами прискакать к девчонкам на свидание. Я не был хилым пацаном, подтягивался на перекладине, не выдыхаясь, 25 раз, пудовую гирю выжимал более 30 раз, имел опыт уличных драк, но с Сашкой я не мог тягаться. Мы с ним не раз дрались против толпы и когда были пацанами и будучи уже мужиками. Я видел насколько он опытнее, хладнокровно дерется, укладывая одного противника за другим, пока толпа не разбегалась. Я же часто горячился или бывал более пьяным, чем нужно быть пьяным для драки. После потасовок, разглядывая мои синяки, по-дружески жалея меня, учил: «Что ты вперед меня лезешь, стой сбоку, отмахивайся, чтобы меня сзади не угребли, а я их уделаю как есть». Ни разу он не наехал на меня, даже не сгрубил, хотя я позволял себе вольности, которые он другим не прощал, а укладывал забуревшего одним ударом. Много мы покуролесили. Когда шли на очередную «хату» Сашка коротко говорил мне, в какой круг я попаду и как себя вести, на «хатах» за одно неверное слово нож в печень можно получить.