Болели ею люди, во все времена болели. Болезнь хитрила и изворачивалась, не давая придумать лекарства против себя – уж если заболевал человек, то пиши пропало – поди да и отдай ей три месяца жизни.
А если хворь затягивалась на дольше, то безвозвратно забиралась в людской рассудок и навсегда окутывала его паутиной из иллюзий, не давая даже спички вставить в глаза здравому смыслу. Так говорили старшие…
И вправду, болезнь до невероятия упорно преследовала людей, но настигала – не более двух-трех раз за их жизнь.
Переболеть этой хворью, было знаковым рубежом, что-то менялось после этого в человеке, у каждого по-своему.
Исследователи этого зловещего феномена, вывели некую теорию о Прививании от болезни, постулаты которой сводились к тому, что чуть ли не единственным спасение против нее – было скормить ей свой самый большой страх, боль или откупиться несвойственным человеку поступком, каким-нибудь абсурдным действием, которое сбивало бы болезнь со следа, и в теории, это считалось равносильным переболеть ею.
Местное население особенно чтило тех, кто по их наблюдению, не был замечен в болезненной связи с этим терзающим наваждением, и портреты этих людей украшали доски почета местных поликлиник.
Находились и такие, которые поклонялись болезни, утверждая, что она является той, кто отмеряет мудрость и не существует не переболевших ею, но их считали повредившимися в уме сектантами, не верящими в чудо.
–
Проходя мимо покосившейся деревянной лачужки местного лесника, Сепия была счастлива, как никогда. На улице стояли последние дни бабьего лета, хрупкие серебренные сети раскинутые маленькими паучками, назойливо лезли в нос к любому, кто был ростом выше метра.
Услыхав шум, в дверях завалюшки показался лесник и приветливо помахал рукой расчихавшейся девушке.
– Будь здорова, девонька! И пусть лютая Пустота, обходит тебя стороной! – напутственно добавил он.
Сепия вслух поблагодарила старика, а про себя, на слабых нервах от кольнувшей тревоги, истерично хохотнула над его суеверием.
– Не возьмет меня Пустота, не по зубам я ей! – бравадно пробормотала она себе под нос, пытаясь стряхнуть эту липкую мысль из памяти.
Но всё же, настроение начало портиться, невинное стариковское пожелание, прозвучало как зловещее предупреждение, подняв со дна памяти всевозможные поверия об этой страшной болезни.
Эти истории – жуком-кожеедом царапались в ухе, норовя повредить барабанную перепонку и Сепия замотала головой, пытаясь отделаться от их навязчивости.
Она никогда не болела Пустотой, но с детства слышала о ней, а однажды, собственными глазами видела женщину, которая не смогла с ней справиться.
Несчастная утверждала, что чувствует постоянную качку, так как её личность переселилась в бельевую веревку, висящую в общем дворе, и что теперь никто не имеет права сушить на ней свои вещи, так как те переймут отдельные черты ее индивидуальности, а делиться собой она категорически ни с кем не желала. При этом, заигрывала с мужчинам, кокетливо намекая на то, что если они почувствуют характерную щекотку в трусах, которые сохли на этой веревке, то пусть не делают большие испуганные глаза – ведь она же предупреждала!
После этого инцидента, никто больше не встречал бедняжку на улицах города, по слухам, её навсегда определили в Желтый дом.
