Протокол Кайрос

«Homo sapiens –да,

Homo faber –да,

но, прежде всего – Homo Adorans, 

человек способный благодарить…»

Александр Шмеман

– Стой!!! – заорал я.

Санька врезал по тормозам, да так, что я треснулся шлемом о лобовое стекло со звуком расколовшегося ореха. Санькин эготип насмешливо скривился и отчитал меня вредным тоном:

– Зачем так кричать? Пустой магазин – ещё тот адреналин? Патроны надо экономить, а не сливать с испугу весь боекомплект!

«Ответить ему? – всплыла подсказка. – «Грубо? Нежно? Симметрично? Другое?»

– Только настоящий друг и может меня понять, – беззлобно огрызнулся я, и нейросимбионт подкинул ответ, подхватив заданный тон: – А вот если тебя бы швырнуло взрывной волной в толпу нейроспиритуалов?! И вообще, лучше меня не критикуй: я всегда на взводе, когда моя винтовка не на взводе.

– Ладно, ладно… – пробормотал Санька, барабаня пальцами по штурвалу. Он напряженно изучал местность через опущенный на лицо визор. Что-то его напрягало: вокруг головы кружились оранжевые эмодзи-мысли. – Так чего ты кричал «стой»?

– Как чего? Вот туда посмотри!

– Куда?

– У нас что, разные показания визуализатора? – Теперь уже я показал ему свой насмешливый эготип.

– И что там?

Мой эготип дико вытаращился на него.

«Расшарить для него картинку?» – предложил нейросим. Я согласился.

Санька получил изображение, вокруг головы закружились знаки вопросов. Он сосредоточился. Я нетерпеливо поёрзал на сидении.

– Ну что, видишь?

– Да на что смотреть-то? – Санькин эготип напоминал вскипающий чайник.

– На двенадцать часов прямо по курсу бункер в скале, на дверях какой-то знак размером в человеческий рост!!

– Бункер вижу, знак не вижу.

«Как сказать ему, что он апгрейбнутый, но как-нибудь помягче»? – спросил я, и нейросим предложил:

– Тебе на работе опять на КОР-чип кривое обновление залили?

У Саньки эготип аж насупился, мысли-пиктограммки посинели. Ему не нравится говорить о своей работе. Он повернулся ко мне и строго сказал:

– Сейчас разберёмся – это мои глюки или твои!

Он достал из варп-инвентаря свою винтовку, толкнул дверь и вывалился наружу. Я, безоружный, выскочил за ним.

Лица коснулся холодный и сырой ветер. Пахло противно, чем-то незнакомым. Всплыла подсказка: «Запах гнили. Рядом болото». Под ботинками чавкнула грязь. Слева из леса что-то скрипело и ныло, словно издыхало. Справа в скалах что-то подозрительно елозило и шуршало. Но биосканер не показывал ничего крупного вокруг. С неба упало и зависло перед глазами табло с цифрами, начался обратный отсчёт. Санька присвистнул:

– Итак, у нас целых 25 минут, чтобы совершить ещё парочку подвигов на этой мерзкой планетёнке до того, когда сюда прибудет бомбардировщик. Не будем терять время – проверим бункер, найдем тебе боеприпас и, если повезет, нафа́рмим ещё пару сотен фрагов.

Он постучал пальцем по индикатору на моём наруче, обращая внимания, что у меня осталось всего 12% жизни, и показал жестами, что в связи с такими обстоятельствами он пойдёт впереди. Он поднял на уровень глаз винтовку и, настороженно всматриваясь в прицел, двинулся вперед. Я тоже полез в варп-инвентарь и достал единственное, что не надо заряжать – монтировку и зажал её в руках, в надежде обмануть ретикулярную активирующую систему моего головного мозга, чтобы она поменьше посылала в кровь адреналин, но инстинкты рептилоидной части человеческого мозга за миллионы лет выживания в непростых условиях эволюции делали своё дело.