Я об этом подумала, сэр

Я был счастлив! Я одолел вершину горы Агамург! Шатаясь, поднялся в рост на гранитных острых уступах и в восторге вскричал: «Победитель!»

Я наслаждался ветром, хлещущим по щекам! Блаженной усталостью мускулов и сладостью обновления! Сердце пело! Простор под ногами, с городами, с драконьими замками – теперь все мое! Мое!

Вдруг что-то треснуло в спину – и мое тяжелое тело кувырками слетело в пропасть, ударяясь о груды камней. Ощущения один к десяти, все равно впечатления гадкие. Пришлось отключать OKR и спокойно смотреть, как отец кружи́т на моно-шмеле, сметает бейсбольной битой элитную электронику.

Грохот, звоны, обломки пластмассы в брызгающем полете, не успевшие спрятаться роботы в убегающих запчастях. А папаша хохочет, в азарте колошматит блоки питания. Полагаю, это опасно, когда провода оголяются? Но родитель предусмотрителен, у него до локтей водолазные резиновые перчатки, лицо прикрывают очки экстремального воздухоплавания. Я невольно вжимаюсь в кресло, закрываю ладонями голову.

– Сэр Альберт, что случилось?! – в обломках поверженных мониторов мелькают кусочки фейсов встревоженных технарей.

– Обесточьте дом и расслабьтесь.

– Убирайтесь вон! Все уволены!

Се ля ви, мой предок подвержен непредсказуемым приступам воспитания сына-наследника. Он уверен: на пятом десятке я обязан «бросить паясничать», чтоб гонять по планетам Подсолнечной финансовые потоки. Зачем? Системы отлажены. Двадцать пять или сто миллиардов намоют потоки в год, на несуетное бытие семейству Ротвейлеров хватит.

Насладившись эффектным разбоем, папаша ставит шмеля почти над моей головой и прыгает из кабинки. Энергичный, высокий, подтянутый, с усами а ля Питер I. И с характером сумасбродного древнерусского государя, как известно, убившего сына. Он почти наступает мне на ноги. Это плохо. Значит, сегодня изгаляться будет по полной. Прекрасно знает, как трудно достается мне опыт общения. С тех пор, когда Вильсон и Лейла, неразрезанные близнецы, попытались меня трахнуть в колледже, я от близости тел человеческих рефлекторно впадаю в премерзкое предобморочное состояние. И сердце надрывно колотится, и в глазах темнеет, и пот пробивается, где ни попадя.

– Ты дрожишь, как бурдюк с дерьмом, – выдает презрительно папочка.

Я согласен. Я отвратителен под подушками дряблого жира. У меня отвислые щеки, вечно красный сливовый нос и сосисочные губошлепалки, на данный момент изогнутые в гримасе вечного мученика. Я украдкой жму кнопку на кресле, но колесики упираются в бурелом опрокинутой мебели. Я в ловушке. Мучитель хихикает и делает шаг вперед, наступает, хотя ближе некуда.

– А представь, сынок, – заявляет медлительно-словоохотливо, нависая, как жирный паук над смертельно отравленной мухой, – надоело мне ждать тридцать лет просветления идиота. Мне сто сорок, я тоже не вечен. Я хочу передать свое дело в надежные, сильные руки. И черт бы меня побрал, если этого я не сделаю! Предлагаю родить мне внука, или я подарю тебе брата.

Я потею под едким взглядом, я не в силах помыслить об этом!

– Упрощаю задачу.

Родитель достает из грудного кармана пачку новеньких фото-мото (если «мотус» – значит, движение) и швыряет мне на колени. Молодые эффектные девушки, чуть прикрытые легкими платьицами, восклицают: «Хелло, сэр Альберт!» И приветливо машут ладошками, в непрерывном волнении танца демонстрируют генетически отточенные фигурки. Сдержанно и кокетливо, в соответствии с пунктом закона «О соблюдении нравственности».