Планетянки

– Сашка, спи уже, горе луковое, покоя от тебя нет…

– А почему я горе луковое?

– Ой, Сашка, отстань, говорят так…

– Значит, я горе твое? А говорила – счастье! Обманывала меня, да? – у Сашки всегда вопросов больше, чем ответов.

– Счастье, конечно! А когда спишь, то вообще счастье неземное!

– Не могу я спать. Боюсь!

– Чего ты боишься?

– Слышишь? – по движению тени ясно, что Сашка многозначительно подняла вверх пальчик.

– Саш, ну мы же недалеко от аэропорта живем, это самолет взлетает, привыкнуть пора…

– А ты уверена, что это самолет?

– Уверена, а что же еще?

– А вдруг инопланетяне…

– Сама ты, Сашка, инопланетянка! – я еле сдерживаю смех, с грустью отмечая, что сон рассеивается.

– Нет, мам. Я живу на планете Земля. Значит, я самая настоящая планетянка…

Сашка мгновенно засыпает, свернувшись клубком, поджав под себя длиннющие ноги. А я, готовая час назад от усталости впасть в летаргический сон, свежа и трезва как ветер. Думаю о том, что завтра пятница. Последняя пятница месяца. Последнего месяца перед школой.

1 сентября я боюсь, как начала атомной войны. Даже больше. Потому что атомную войну, к счастью, мы знаем только по фильмам-катастрофам, а осколки от Сашкиного общения с внешним миром долетают до меня каждый день. Это тоже маленькая атомная война.

Завтра приедет Юлик. Сашкин отец.

Последняя пятница месяца – день алиментов. Можно было бы и по почте, но ему важно делать вид, что участвует в воспитании ребенка. Приходит, кладет на стол худую пачку купюр, берет заранее написанную мной расписку, вытаскивает из портфеля шоколадку или какую-нибудь пластмассовую нелепицу, в которые Сашка давно не играет. И отправляется в детскую отбывать свое время с дочерью. Хватает его минут на сорок, потом он спешно обувается, закутывается в шарф зимой, надевает бейсболку летом. Меня бесит эта бездарная бейсболка – она совсем не украшает его неспортивное вытянутое лицо, но я молчу. Это теперь не мое дело. Это теперь забота тощей и носатой Любки, которая родила моему бывшему мужу мелкого вечно сопливого сыночка Семена.

Мама до сих пор не может простить мне «бесхребетность». Говорит, что за мужа надо было бороться. На мои возражения, что бороться мне было некогда, потому что я сначала лечилась от мастита, а потом сражалась за сохранение грудного вскармливания, мама только машет рукой. В ее глазах я неудачница. Дети и на смесях растут, – считает она. А потенциальные мужья ни на шашках, ни на рапирах за меня не сражаются.

Ценность Юлика, по маминой шкале ценностей, не в том, что он какой-то особенный, а в том, что он законный муж. От мужа, по ее версии, можно уходить в двух случаях: если он совсем безнадежный, или если есть вариант – более достойный. Мама – великая фасадница, для нее важно, чтобы со стороны все выглядело прилично: и окна помыты, и забор покрашен, и газон подстрижен. Чтобы соседи обзавидовались. А порядок в доме сам по себе образуется, если крыша не течет. На мои возражения, что у нас не просто трещина в стене образовалась – у нас канализацию прорвало, мама справедливо отвечала, что все ремонтируется. Было бы желание. Юлик – не самый плохой вариант, во всяком случае, он «мальчик из хорошей семьи». А хорошая наследственность всегда дает надежду. «Даже на элитной яблоне растут корявые яблоки», – оборонялась я. «Опрыскивать надо. И удобрять», – маму не переспоришь.