Слякотною весною марта месяца восьмидесятилетняя Нонна Петровна Курдюк вознамерилась поселиться на даче. По причине старческой забывчивости не сразу нашла она родной участок в пять соток. На огородах все еще злобствовал снег предавая загородным землям вид однообразный, унылый, мрачно-выбеленный. Поди там разбери, где чье владение. Но проселки чистила техника, а таксист-трепач был шустрым малым, и оттого кампания бабульки завершилась успехом.
Вот она калиточка – родненькая, зелененькая, металлическая, с приятно скрипящими петельками, ох! хорошо! Жаль старый помер, а то смазал бы петельки. Но для Нонны Петровны тот скрип – что музыка времен молодости, в том звуке живет Петр Семенович Курдюк, преставившийся три весны тому назад.
А это что тут на снегу у столбов калиточки? Желтые пятна, и следы через весь участок протоптаны. Присмотрелась Нонна Петровна. Смотрела долго, согнувшись в позе христарадницы. И наконец констатировала:
– Демоны! Ну огрею я вас сволочей! Чтоб вас черти побрали, чтоб вас, гадюк, на шкуры пустили…
Причиною негодования Нонны Петровны послужила мохнатая банда из четырех псин, безмятежно доживающих век свой в имении соседки Нонны Петровны Ольги Ивановны Аркендольц прозванной в народе Гусятницей. Прозванной за то, что держала гусей на даче (держала в строгости и в пуританской дисциплине). Жили у нее и четыре собаки, по меркам песьим были собаки стары, самые, что ни на есть ровесники Нонны Петровны. И хотя и сыты были собаки, но гены предков заставляли их делать вылазки для прокорму, набрасываться исподтишка на зазевавшихся, патрулировать окрестности и заглядывать на соседские участки – нет ли чужаков.
В общем намерения животных были добрые и Нонне Петровне зла они не желали и даже завидев издали, набрасывались на нее всею толпою гавкая как сумасшедшие и виляя хвостами – так они проявляли соседское дружелюбие, собачье расположение. Однако Нонна Петровна доброты такой не ценила и кидала в собак каменьями, ветками, бутылками, гвоздями, старыми черенками, поливала их водою из садового шланга, метала старые пластинки и как-то даже запустила в самую мелкую псинку тортиком привезенным дочерью в честь Нонны Петровны дня рождения.
Не раз и не два и не три и не четыре ругалась Нонна Петровна с соседкой Ольгой Ивановной Аркендольц прозванной Гусятницей. Требовала она усыпить собак и орала на все садово-огородническое товарищество так громко, что казалось вот-вот, и звуковая волна осыплет со свисающих ветвей огурцы и помидоры. Желая уязвить Ольгу Ивановну посильнее обзывала она детей ее «туповатыми», мужа «сволотою», а самой Ольге Ивановне дала прозвище, которое писать мы не будем.
И вот в кое то веки решила старушка побыть в тишине и покое, наедине с собою, отдохнуть от города, от внуков, от зятьев, а тут это заблошенное племя!
Нонна Петровна с ненавистью глядела на гусятницкий дом. Из трубы шел дым. Над огородом кружили птицы. Где-то кричала кошка. В близлежащем лесу на холмик взошел заяц и посмотрел на Нонну Петровну. Она ощутила взгляд и посмотрела на зайца. Оба глядели друг на друга и слушали кошачий ор. В этот момент Нонна Петровна уловила в себе задатки хитрющей лисицы. Ее озарило – зачем устраивать бесполезную ругань и привлекать внимание к себе? С жучками разделаться можно тихо – отравить.
