Сны оживают

ГЛАВА I.  Кинжал, дипломатия, смерть и тщета

Жизнь  имеет много ликов  в своём сундуке, вынимая их по мере проявления поступков своего владельца. Самый  обманчивый и опасный среди  них  – это двойственный лик победы и поражения, отнимающий покой, в котором кроется истинное счастье.  Настоящий мудрец проводит  свою жизнь так, чтобы этот лик  так и остался в сундуке, никогда не увидев света, в то время как другие силятся понять, какой стороной лик развёрнут к ним в данный момент.

                                                                                                                                     Тёмная книга шёпота.

Мелодичные звуки струн заставляли одинаково сильно трепетать сердца слуг и знатных вельмож   из королевской свиты. Даже  у стражей, угрюмо застывших, словно могучие статуи, в углах комнаты, невольно туманился взгляд. Менестрели превзошли себя в своём искусстве.  Единственным человеком, не разделявшим общих восторгов, был сам монарх. Такое неприятие  музыки отчасти объяснялось  кошмарами, мучившими короля уже не первую ночь, отчего его настроение было хуже некуда. Его величество Реннио XVIII, король Флеронта, держатель жезла силы, владыка душ и снов, покоритель демонов и прочее, стоял подле кровати с резным изголовьем и позволял слугам себя одевать.

Парикмахеры колдовали над его причёской, пажи старательно застёгивали пуговицы на планках.  Свита не скупилась на комплименты в адрес короля. То, что его достаточно простой наряд очень ладно сидел на нём, объяснялось исключительно достоинствами его фигуры, а не ухищрениями портных или богатством украшений. Он был высок и широкоплеч, как и подобает прославленному воину, свиреп, как голодный зверь, и резок, как луч нестерпимо яркого света. В народе и в кулуарах дворца его за глаза называли Каменным вождём из-за каменного выражения лица и особой жестокости по отношению к прогневавшим его врагам.

–Эй, Валти! – рявкнул он, сдвинув брови. – Что думаешь об этом менестрельем дребезжании? У нас уже  уши вянут!

Менестрели прекратили играть, в страхе взглянув на придворного шута, и в королевской опочивальне повисла напряжённая тишина. Валтуин бесцеремонно расположился у ног короля, словно сытый матёрый котище, игнорируя всякий придворный этикет и укоризненные взгляды некоторых особо рьяных ханжей из свиты его господина. От решения этого пройдохи сейчас зависели жизни музыкантов. Король любил казнить по любому поводу, а иногда  и без повода.

Шут чинно встал, полыхнув ярким нарядом из пёстрых лохмотьев, словно задиристая птица потрёпанным опереньем. Хотя ростом он был ниже короля и не был наделён такой же мощной мускулатурой, этот безобразный нелепый костюм со множеством бубенцов и цветных заплаток не мог скрыть его стройную, атлетично сложенную фигуру. Он окинул окружающих проницательным и насмешливым взглядом карих глаз, похожих на тёмные вишни в коньяке, и, ударив по струнам своего видавшего виды дакрильона, запел хриплым голосом отчаянного пропойцы:

[{Если сильно тра-ля-ля,

Вянут уши короля,

Значит, Валти, хватит спать–

Надо уши поливать!}]

Он подмигнул менестрелям, быстро понявшим этот знак и поддержавшим незатейливый мотив его песни своей совершенной игрой, а сам принялся уморительно пританцовывать вокруг короля, смешно тряся головой и энергично наяривая на дакрильоне. Придворные, затаив дыхание, следили за его выходками и реакцией монарха.