Хлеб и чтение - Андрей Платонов

Хлеб и чтение

Страниц

55

Год

2010

«Организация электрического пахотного процесса для трудящихся представляется возможной и инновационной идеей. Для реализации такого проекта необходимо значительное количество меди – примерно двести тысяч тонн. Однако, при решении задачи организации хлебопашества, необходимо учитывать огромные объемы ресурсов – миллионы тонн меди, а также стали для изготовления тросов, плугов и специальных систем передачи электричества. Естественно, такие конструктивные трудности необходимо учитывать и рассматривать в деталях. Более того, учтем тот факт, что электрически полученный хлеб будет значительно дороже, чем традиционный метод пахоты. Если мы даже представим возможность заменить миллиарды насекомых на электрическую пахоту, стоимость получаемого хлеба будет настолько высока, что традиционный метод покажется нам существенно дешевле, по сравнению с использованием электрического пахотного процесса…»

Дополнительная информация:
Одной из мощных технологических революций в сельском хозяйстве может стать внедрение электрификации в пахотный процесс. Ведь это позволит эффективнее использовать ресурсы и сократить трудозатраты. Однако, необходимо провести большую работу по исследованию и оптимизации всех аспектов данной системы, чтобы она стала доступной и экономически выгодной для трудового народа. Работа по анализу конструктивных трудностей и поиску альтернативных материалов для тросов, плугов и электропередач является неотъемлемой частью данного процесса. Также важно учитывать стоимость полученного продукта, чтобы он оставался доступным для массового потребителя. Сегодняшние технологические возможности предоставляют уникальные шансы для развития современного сельского хозяйства и повышения его эффективности, и идея электрификации пахотного процесса является одной из них.

Читать бесплатно онлайн Хлеб и чтение - Андрей Платонов

1

В апреле 1920 года по освещенной утренней равнине Советской России тихо ехал испорченный, больной паровоз № 401 серии «О-в», с небольшим составом вагонов; клапана машины парили, в дышлах явственно слышался опасный стук, потому что стальные пальцы на колесах сработались и труба паровоза была смята, как голова у дефективного человека.

Из окна машины глядел в пространство пути исхудалый юноша машинист, а его ровесник – помощник шуровал топку одной левой рукой. Лицо машиниста обросло мягкой шерстью молодости, почти пухом, – он брился всего раза четыре в жизни, и притом не бритвой, а ножом, отточенным на бандаже паровоза; сумрачные глаза юноши уже выцвели от ветра и от внимания к далекому пространству, губы ссохлись, будто время шло на большой возраст, и кожа, не имея напора из туловища в виде жирового запаса, износилась в морщины; но зато кости машиниста сильно разрослись, заменяя нежность и мягкость прочной твердостью, и руки приобрели мощные размеры, годные для работы на несовершенной машине, и жилы его развились в толстые заросли по всему телу, способные выдерживать любое давление крови при напряженных усилиях жизни; и вместе с тем странное старчество размышления уже лежало печалью на лице механика.

Помощник машиниста был человек послабее; он еще сохранил младенческую полноту конопатого лица и, глядя в жар топки, скучал о своих умерших родителях. Голова его сохранила громадный круглый размер, выражение взгляда запавших глаз было невинным и кротким, а правая рука его не действовала – она иссохла костью до толщины пальца и висела мертвой плетью, поэтому машинисту приходилось иногда самому работать с топкой.

– Семен! – сказал помощник машинисту. – Надо воды взять на Разгонной и гром-буксы немного подбить: они сильно парят чего-то…

– Не нужно, – ответил механик. – Воды в тендере хватит, а гром-буксы не подобьешь: поршневые скалки разработались неровно… Скоро и так доедем, скоро конец нашей езде…

– А паровоз наш куда пойдет? – спросил помощник. – В ремонт станет?

– На кладбище, – проговорил Семен. – Он уже давно уморился… До нас он возил броневые площадки, с нами он таскал снаряды, потом фураж для кавалерии, красноармейцев, потом хлебные сухари с юга… Сейчас мы везем последних тифозных, но машина сама уже идет в больном бреду: ты же видишь!

Позади паровоза было прицеплено четыре теплушки и один классный санитарный вагон; в теплушках лежали выздоравливающие тифозные красноармейцы, завалявшиеся по деревням, – они проболели всеми тифами и всеми осложнениями и очнулись вполне только теперь, после победы над империализмом, победив без помощи науки, в окружении равнодушных мужиков, томительную заразу смертельного одурения.

Красноармейцев везли в губернский город на отдых и демобилизацию, они смотрели теперь в мировую весеннюю свежесть удивленными глазами и зорко следили за восходом солнца над растравленными теплотою полями: точно ли сбывается с ними жизнь! С особой бдительностью они наблюдали попутные сельские погосты, расположенные обычно в отдалении от жилых избушек, на склоне какой-нибудь заглохшей балки; там под православными крестами лежали загубленные белыми красноармейцы, похороненные верующими родственниками, и тело их погрузилось в вечную безвестность; хотя нельзя сказать наверно – навеки ли они расстались с жизнью: может быть наука при полном торжестве коммунизма начнет воскрешать погибших, потому что сердце будущих людей должно будет глубоко и трогательно чувствовать ложь исторических фактов, – оно потребует ответа у всех бушующих стихий природы и направит свою дружелюбную силу и нежность не только на будущее, которое и так будет отличным, но и на прошлое, где в темницах земли лежат умолкшие герои, тогда как на солнечной поверхности остались быть может одни ликующие стервецы. Каждый из уцелевших красноармейцев подумал еще, не сказав никому другому, что и его ожидала несколько лет гробовая теснота, но он не обратил на это внимания, потому что дело было не в своей жизни, а во всемирной.