Запрос отклонен

Анна Солдатова знала, что мертвые не пишут. За восемь лет работы экспертом по цифровой криминалистике она видела тысячи попыток фальсификации – от примитивных фейков в мессенджерах до сложных дипфейков с имитацией голоса. Но сообщение, которое появилось на ее экране в три часа ночи, было другим.

«Анна, это Дмитрий Воронин. Я знаю, что ты думаешь – я мертв три года. Но я все еще здесь. В коде. В данных. В том, что от меня осталось».

Она откинулась на спинку кресла, инстинктивно проверяя метаданные сообщения. IP-адрес вел в никуда – цепочка прокси-серверов, последний узел в даркнете. Шифрование военного уровня. Временная метка показывала текущее время с точностью до миллисекунды. Это не было заготовленным файлом.

Дмитрий Воронин. Ее наставник, человек, который научил ее смотреть на цифровые следы как на отпечатки души. Официально – самоубийство, прыжок с крыши собственного офиса в центре Москвы. Неофициально – слишком много вопросов без ответов: зачем успешный программист, основатель стартапа по квантовым вычислениям, уничтожил все свои разработки за день до смерти?

«Я оставил для тебя координаты. Место, где хранится то, что я успел сохранить. Мои воспоминания. Доказательства. И предупреждение».

Следующей строкой шла длинная последовательность символов – ключ доступа к скрытому сегменту блокчейна. Анна узнала формат: это был адрес в распределенной сети хранения данных, той самой, которую Дмитрий разрабатывал перед смертью. Проект назывался «Архив» – система для вечного сохранения информации, защищенная от любых попыток удаления или изменения.[mordorintelligence]

Но проект закрыли сразу после его гибели. Все серверы конфисковали, данные уничтожили. По крайней мере, так утверждало следствие.

«Если ты это читаешь – значит, я был прав. Они не смогли меня полностью стереть. Анна, то, что они делают с нами… это хуже смерти. Это вечная тюрьма сознания».

Пальцы Анны замерли над клавиатурой. Последняя фраза заставила ее сердце сжаться – именно эти слова Дмитрий произнес за неделю до смерти, когда они встретились в кафе. Тогда она решила, что он переутомился, что бессонные ночи над проектом сломали его. Она не поверила.

Теперь эти слова смотрели на нее с экрана – из невозможного послания от мертвого человека.

Анна скопировала ключ доступа, запустила защищенное соединение и ввела координаты. Прогресс-бар пополз по экрану мучительно медленно. Три минуты. Пять. Система пробивалась через уровни шифрования, каждый из которых требовал вычислительной мощности небольшого дата-центра.

Когда файл наконец открылся, Анна увидела видеозапись.

На экране был Дмитрий – тот же, каким она его помнила, но какой-то… неправильный. Движения слишком плавные, взгляд слишком сфокусированный. Будто изображение было идеально отретушировано, но при этом потеряло что-то человеческое.

«Анна», – начал он, и его голос прозвучал абсолютно естественно, с той же интонацией, с тем же легким придыханием на согласных. «Если ты видишь это – я уже не я. То, что осталось от меня, это лишь фрагмент. Эмоциональный слепок последних семидесяти двух часов моей жизни. Я знаю, что умру. Я знаю, кто меня убьет. И я знаю, что они сделают с моим сознанием после».

Он наклонился ближе к камере, и Анна увидела в его глазах то, чего там никогда не было при жизни – страх.