Вечный Путь

Алексей неторопливо шел вдоль кромки прибоя. Слева огромным дремлющим зверем вздыхал океан, справа песчаные гребни рисовали в небе бесконечную синусоиду. Пустыня то отступала под натиском волн, то подбиралась к самой воде. Иногда полоска ровного пляжа истончалась и исчезала, обнажая рыхлые меловые плиты, и здесь в изобилии росли моллюски. Повсюду как осколки шрапнели лежали их пустые раковины. Неподвижная жара превращала берег в духовку. Близость колоссальной массы воды почти не ощущалась. За двадцать шесть дней ветер лишь однажды подул со стороны суши. Он нес хрустящую на зубах мелкую пыль.

Два раза в сутки Алексей взбирался на ближайшую дюну. По пути его охватывало нетерпение, как будто в животе сгибалась упругая автомобильная рессора. Прежде чем перевалить через вершину, он непроизвольно задерживал дыхание в надежде обнаружить на другой стороне цветущий оазис, или вереницу груженых верблюдов, или старый дребезжащий багги, пересекающий хамаду под россыпью незнакомых звезд, или… хоть что-нибудь! Но картина день за днем оставалась неизменной: безжизненная охряная равнина, исчезающая в дымке на пределе видимости и едва заметная полоска гор у самого горизонта.

Петля Мебиуса. Мир, замкнутый в самом себе.

Первые несколько часов почти не отпечатались в сознании Алексея. Он сидел на песке и смотрел, как начинается прилив. Пот лился с него ручьями, но Алексей отказывался снимать ветровку и шерстяной свитер. Эти вещи он надел у себя на даче, в Залесском, чтобы выйти во двор, где вовсю разгулялась серая подмосковная осень. Избавиться от лишних шмоток, означало признать реальность этой жары, а значит и этого места. Алексей должен сейчас валяться под капельницей, в палате реанимации или лежать на металлическом столе морга с клеенчатой табличкой на окоченевшей ноге. Но он следил за полетом птиц, снующих над морем в косом вечернем свете. И ему не нужен был никакой врач. Разве что психиатр…

Это случилось быстро, и Алексей даже не успел как следует испугаться. Он отчетливо слышал завывание форсируемого двигателя и лязг жесткой сцепки, когда седельный тягач с цистерной перепрыгивал разделительный бордюр. Правая нога начала бессознательно давить на тормоз. Колеса вазовской «девятки» заскользили по мокрому шоссе, но было уже слишком поздно.

«Боже правый! Это и есть конец?»

Удар. Скрежет металла возле самого уха. Хруст ломающегося триплекса. Алексей не был пристегнут, и его выбросило наружу через лобовое стекло. Никакой боли. Только искры в глазах, сильный рывок в сторону и чувство плавного скольжения. Он плюхнулся на дорогу как мешок с мокрым бельем. Что-то надломилось в спине и в районе таза. С противным чавкающим звуком треснула лучевая кость. Правое плечо и правое колено вылетели из суставов. Ребра сплющились об асфальт, рот наполнился кровью, но боли по-прежнему не было.

«Я умираю…» – трепыхнулась вялая мысль, и глубокий затихающий голос рассудка подтвердил, что это действительно так.

Вокруг раздавался визг заблокированных тормозов, совсем рядом заносило и разворачивало на шоссе машины. В нескольких сантиметрах от него змеились крошечные трещины в старом дорожном покрытии, блестели полоски разлитого топлива, отсвечивающие всеми цветами радуги. Как красиво! Душа и плоть разделились, но еще не оторвались друг от друга. Он видел собственную дрожащую руку, видел ноги подбегающих к нему людей. Они как будто плывут в сиропе. Сколько прошло времени с момента удара? Может быть, четверть часа или всего несколько секунд… Почему он ничего не чувствует?