Он зло

Темно-бардовые шторы, прятали комнату от света. Ни один солнечный луч не мог пробиться сквозь барьер плотной велюровой ткани. Время в темноте останавливалось. День или ночь – это неважно, когда обитаешь во мраке. Настасья прищурила один глаз, пыталась рассмотреть циферблат настенных часов. Ей не спалось. Еще час и прозвенит будильник. Утренний кофе не спасет от мешков под глазами. Громко вздохнув, Настасья встала с кровати, не было смысла лежать и слушать тиканье часов. Включила свет, взглянула еще раз на часы – пять утра. Тишина, даже из открытого окна не доносилось ни звука. Паша ушел три года назад, но его вещи еще висели в некогда общем шкафу. Как она ненавидела его, этот шкаф. Поэтому, чтобы реже раскрывать его дверцы, Настасья часто развешивала свои вещи на спинки стульев. Накинув халат, Настасья пошаркала по коридору в сторону кухни. Громкий звук из спальни сына. Настасья застыла.

– Миша? – прошептала она, ругая себя за то, что осмелилась произнести имя.

Нет, конечно, это не мог быть Миша, он умер четыре года назад. Муся, одноглазая кошка, которую Настасья нашла умирающей на дороге, шкрябала дверь с внутренней стороны.

– Муся, дурацкая ты кошка… – бубнила Настасья, открывая дверь в спальню сына, выпуская животное из комнаты. «Не смотри, тебе это не надо», – уговаривала себя мысленно женщина, опустив в пол глаза, стараясь не вдыхать запах резинового мяча, лавандового мешочка над кроватью. Этот день начинался еще хуже чем обычно, как же хотелось быстрее сбежать из этой квартиры на работу. Настасья больше не могла находиться в ней, но продать было еще страшнее. Страшнее от того, что сотрутся все самые сокровенные воспоминания, счастливые моменты ее жизни. Выбор, она ведь сама выбрала так жить… жить. Психотерапевт не мог иначе. Поступи она так, как много раз хотелось, смотря на узлы веревки, все труды ее работы с клиентами были бы напрасны. Чем бы тогда она отличалась от них? Заставив себя принять душ, накраситься и спрятать в тугой пучок черные как смоль волосы, Настасья вышла в новый день. Сегодня был записан пациент на первичный сеанс, и ей натерпелось погрузиться в проблему чужой психики, оставив позади свою собственную.

Сегодня повезло в одном: автобус, который часто уезжал с остановки, стоило Настасье ускорить шаг на бег, дождался ее. Дергая шифоновую блузку, прилипающую к влажному телу, она оплатила проезд и стала оглядываться в поиске свободных мест. Есть плюс, и в ее бессоннице, редко найдутся те, кто так рано отправляются на работу. У окна сидел старичок и читал газету, громко вздыхая и бубня что-то себе под нос. В самом конце, еле вмещаясь на одно пассажирское сидение, расположилась женщина. Ее лицо было вздутым и покрасневшим от жары, ярко розовые губы и голубые тени поплыли от стекающего пота со лба до самого подбородка. Да, душно было невыносимо. Настасью часто подруги ругали за излишнюю худобу, да и самой ей не нравилась ее нынешняя фигура: одни острые углы, никакой женственности. Зато жару переносить ей легче, чем дамам с округлостями. От этих рассуждений Настасья улыбнулась и села у отрытого окна, чтобы шлейф свежего воздуха касался ее лица.

– Доброе утро. – с широкой улыбкой произнес высокий мужчина, усаживаясь рядом с Настасьей.