Святой

Маринку я увидел издалека. Встречающих было немного, в основном таксисты. Но пусть даже толпа стояла, пусть одни девчонки, всё равно я Маринку сразу бы разглядел. Потому что она у меня самая красивая. Высокая, стройная, с русой косой до пояса. Теперь редко девчонки косы носят. А глаза… Я, когда первый раз в эти глаза заглянул, понял – всё, пропал.

Маринка тоже меня увидела, рванулась навстречу, налетела, прижалась, лицом мне в плечо уткнулась. Я баул свой бросил, обнял. Чувствую, как худенькие плечики задрожали, шепчу какую-то ерунду в ушко. Платье у Маринки лёгкое, под ним ничего, бюстгальтер она не носит, округлости мне в грудь упираются. Глажу по спине и ниже, нащупываю резинку трусиков, белых, конечно, какие Маринка любит. И тут накатило на меня, прямо задыхаться начинаю. Полгода девчонку не гладил…

– Первый, Первый, приготовиться к работе!

Ещё не проснувшись, в спальнике скатываюсь с кровати, сколоченной из ящиков. Сверху на меня валится Боря механик, тоже в спальнике. Стучимся лбами, Боря матерится, он вообще матершинник, до мобилизации на речном буксире ходил. У них на флоте, хоть и речном, все матерятся. Что-то вроде профессионального сленга. Иногда так загнёт, уши сворачиваются. Но беззлобно, не обидно. Мне тоже материться хочется – такой сон прервали. Но после Бори выражаться всё равно, что после «Патетической симфонии» «Собачий вальс» двумя пальцами вымучивать.

Антон уже у рации с блокнотом примостился, Федя ему в ухо дышит. Вот и весь наш расчёт: Антон командир, Федя наводчик, Боря механик и я, заряжающий. Четыре человека, по расписанию должно быть пять, но мы и вчетвером отлично справляемся. У нас в дивизионе четыре гаубицы, как наша, «Гиацинты». И везде по четыре человека. Четыре на четыре, так над нами другие батареи прикалываются.

Снова хрипит рация:

– Первый! Первый!

Это наш позывной. Мы в батарее первое орудие. А у батареи позывной Шелонь. Есть такая река в Новгородской области. У нас в полку всем батареям дают позывные по названиям рек и озёр. Я сам, кстати, из Новгородской области. Знаю речку Шелонь, не раз переплывал. Она так-то не широкая, у Сольцов, это райцентр, всего метров пятьдесят. А вот у озера Ильмень разливается. Километра на три, не меньше. Даже пристань есть, и пароходики прогулочные ходят.

– Первый, прицел шестьсот, левее от основного один, пятнадцать. Два пятьдесят девятых, огонь!

Пятьдесят девятые – это осколочно-фугасные, неуправляемые, летят дальше, чем двадцать девятые. На тридцать с лишним километров. И точность выше. Сейчас появились управляемые, они ещё дальше летят. И сверхточные, муху можно прихлопнуть, если правильно координаты задать. Называются «Краснополь» и «Сантиметр». Но мы такие только на складе видели. В основном кидаем двадцать девятые и пятьдесят девятые. С поставленными задачами справляемся.

Натягиваю берцы и в одной нателке бегу к Дусе. Так Боря нашу самоходку прозвал, за схожесть характером с собственной супругой. Так и сказал, в очередной раз движок перебирая: «Вот ведь капризная баба, точно, как моя Дуська». Движок у нашей Дуси постоянно ломается, а Боря его постоянно ремонтирует. С другой стороны, как не ломаться, семьдесят восьмого года техника. Стояла себе где-то на консервации в ожидании, когда спишут. Не дождалась, послали на войну. У меня машина была – вазовская пятёрка, семнадцатилетняя. Тоже всё время ломалась. А Дусе, считайте, сорок шесть стукнуло. Через четыре года юбилей. Но если движок в расчёт не брать – неплохая машина. Проходимая, в управлении не сложная и стреляет точно. Броня три сантиметра, от пуль, гранат, осколков защитит. Бронебойный, конечно, не удержит, но не танк же, нам на прорыв не ходить.