Тени в лесу

Пыль пахнет временем. Не свежим, как в библиотеке, а затхлым и горьковатым, как в склепе. Именно так пахнет забытая правда. Я разбирал архив деда, ящик за ящиком, и эта пыль въедалась в легкие, в кожу, в самые мысли.

Дед, знаменитый Арсений Гордеев, этнограф и путешественник, человек, прошедший полстраны и видевший то, о чем я могу только читать в его дневниках. А дневников этих – десятки. И все они были для меня белым пятном. После его скоропостижной смерти прошло уже полгода, и только сейчас у меня, Артёма Гордеева, биолога по профессии и скептика по натуре, хватило духу прикоснуться к его наследию.

Большую часть составляли сухие полевые отчеты, заметки о обрядах, расшифровки диалектов. Но в самом низу старого дубового ящика, обитого потертой кожей, лежала папка без описи. В ней не было ни отчетов, ни научных статей. Только одна-единственная, пожелтевшая от времени карта, нарисованная рукой деда.

Я развернул ее на столе, прижав края пресс-папье. Это был подробный план местности вокруг какой-то деревни с названием «Черноборье». Название звучало мрачно и по-сказочному. Лес вокруг был заштрихован с такой тщательностью, что казалось, будто дед пытался перенести на бумагу каждую тропинку, каждую извилину ручья. Но не это привлекло мое внимание.

Поля карты были испещрены заметками. Не научными пометками, а сбивчивыми, почти истеричными карандашными набросками. «Не слушают…», «Тени длиннее, чем должны быть…», «Оно дышит. Я это слышал».

«Оно». Что это? Местный медведь-шатун? Заблудший путник? Но почерк выдавал не бытовой страх, а нечто большее – ужас, доходящий до суеверия. Мой дед, человек, не верящий в пустые сказки, писал это. И в самом центре леса, в месте, куда не вела ни одна тропа, он вывел жирный, почти продавивший бумагу символ. Неправильный круг, перечеркнутый зигзагом, похожим на молнию или на корни дерева. Этот знак я видел впервые, но он вызвал у меня странное, ледяное чувство узнавания, будто кто-то провел сосулькой по спине.

Я откинулся на спинку стула, пытаясь отделаться от этого ощущения. Глупости. Усталость, нервное напряжение от разбора вещей… Дед, вероятно, просто записывал местные легенды, слишком глубоко вживаясь в роль. Так часто бывает у этнографов.

Но что-то не отпускало. Эта карта, эти записи – они были криком. Немым, запечатленным на бумаге. Он что-то там нашел. Что-то, что заставило его, ученого до мозга костей, делать пометки о «тенях» и о чем-то «дышащем».

Я посмотрел в окно, на серый городской пейзаж, на спешащих по своим делам людей. И представил себе ту тишину. Тот лес. Те тени.

Решение пришло внезапно и оформилось со всей ясностью. Мне нужно ехать. Не ради призраков или сказок – черт с ними. Ради него. Чтобы понять, что же так напугало моего непоколебимого деда в глухом лесу. Чтобы разгадать его последнюю загадку.

Я аккуратно сложил карту и положил ее в свой походный планшет. Пахнущее временом путешествие только начиналось.

Если пыль архива пахла временем, то этот автобус явно пах немытой смертью. Запах бензина, пота и остывшего сигаретного дыма въелся в обивку сидений, в занавески, в самый воздух, которым приходилось дышать. Я сидел у окна, прижав лоб к холодному стеклу, и наблюдал, как городской пейзаж медленно, но верно сдает позиции. Сначала редкие многоэтажки сменились частным сектором, потом потянулись бесконечные серые поля, изредка прерываемые островками чахлого леса. Небо, которое в городе казалось хоть и блеклым, но живым, здесь нависло сплошной свинцовой плитой.