КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ: КОД ХИ ШУНА

Пролог: Две колыбели, одно ожидание

В Саду Застывших Желаний время текло иначе. Зима 2027 года была не холодной, а звенящей, как тонкий фарфор. Щель Куня, принцесса, ставшая женой и матерью, стояла у окна беседки, что висела над пропастью между мирами. Её руки инстинктивно обнимали живот, где под сердцем уже бился новый ритм – двойной, сплетённый из магии фарфора и тёплой человеческой крови. Она чувствовала, как с каждым днём шелковый мост, натянутый между её домом и мастерской Антона в Москве, становится не просто прочнее, а живее. Он пульсировал в такт этому ритму.

В самой мастерской пахло еловыми ветками, краской и воском. Антон, он же Шелкончик-дракон, с невозмутимой серьёзностью мастера орудовал не стамеской, а маленьким рубанком, сглаживая углы дубовой колыбельки. Рядом, на верстаке, лежал подарок от старшей дочери Ши – причудливый кристалл, в котором переплетались огоньки, похожие на гирлянды и фонарики. Он должен был охранять сон малыша. Антон чувствовал не тревогу, а глубочайшую, почти физическую концентрацию. Он реставрировал не предмет – он собирал будущее. В эту ночь, на стыке декабря и января, ему приснился сон: он держал в лапах не ребёнка, а тёплый, светящийся клубок из тысяч серебряных нитей. А где-то в темноте за пределами сна что-то холодное и беззвучное замерло в ожидании первой трещины.

Глава 1: Принц с серебряной нитью

Рождение Хи Шуна не было похоже ни на одно из рождений в истории обоих миров. Оно случилось не в одном месте, а сразу в двух, создавая временной парадокс нежности.

В час его появления в московской больнице, где Антон крепко держал руку жены, все лампы на мгновение погасли, а затем зажглись с тёплым, янтарным светом, как старинные фонари. Треснувшая плитка на полу в коридоре вдруг стала цельной. За окном, в двадцатиградусный мороз, на стекле расцвел иней в форме идеального цветка персика – символа долголетия и защиты.

Одновременно в Саду Застывших Желаний замерцали все ледяные скульптуры, испуская тихий перезвон. А главное – над Пропастью Забвения, где когда-то паутиной держался хрупкий мост, сам собой возник мост новый, прочный и сияющий, как млечный путь.

Их сын появился на свет с тихим вздохом, а не с криком. Первое, что заметил Антон – не цвет глаз (они были тёмными, глубокими, как озёра в тайге), а едва уловимое сияние. От пупка малыша в пространство уходила тончайшая, почти невидимая серебряная нить. Она не была физической. Если присмотреться – её не было. Но периферийным зрением, интуицией, её ощущали все: и Антон, и измученная, но сияющая Щель Куня, и даже медсестра, которая на миг забыла о суете, глядя на ребёнка.

– Он… связан, – тихо прошептала Щель Куня, касаясь пальцами воздуха возле нити. – Со всем. Это нить его души. Нить связи.

Хи Шуна назвали так, соединив имена и надежды. «Хи» – от китайского «си» (希) – «надежда», «редкость». «Шун» – звучало как русское «шунт», проводник, мостик, и отсылало к «шунь» (顺) – «гармония», «покорность судьбе». Надежный проводник гармонии.

В первые месяцы его магия проявлялась тихо. Плюшевый мишка с оторванной лапой, положенный в его кроватку, к утру оказывался целым, шов был аккуратным, почти невидимым. Растения в доме тянулись к его коляске. Но главное – его сны были материальны. Однажды утром Антон нашёл на полу возле колыбельки лужицу тёплого морского бриза и три идеально круглых песочных шарика, хотя до моря было тысячи километров. Мир принимал форму грёз младенца.