Борщ со слёзами

Знаете, что самое обидное в измене мужа? Нет, не сам факт. А то, что узнаешь об этом, когда варишь ему борщ. С любовью. И свёклой с дачи.

Стою я, значит, в два часа ночи на кухне. В халате с драконами – подарок дочери на прошлое восьмое марта. Драконы выцветшие, как моя вера в мужскую порядочность. Режу морковку и реву. Слёзы капают прямо в кастрюлю. Экономия соли, конечно, но осадочек остаётся. Причём не только в борще.

Кот Васька сидит на табуретке и смотрит осуждающе. У него вообще талант – смотреть так, будто он всё про тебя знает. И про измену Серёжи, и про то, что я вчера съела его корм из любопытства. Кстати, на вкус – как картон с рыбным запахом. Не рекомендую.

– Ну что уставился, рыжий? – спрашиваю кота. – Тоже считаешь, что я дура?

Васька моргает медленно. По-кошачьи это означает «да, хозяйка, ты дура». Или «дай пожрать». С котами никогда не угадаешь.

А началось всё вчера утром. Вернее, закончилось. Двадцать пять лет брака – и финита ля комедия. Хотя какая комедия – сплошная драма с элементами фарса.

Серёжа мой – кардиолог. Уважаемый человек. Пятьдесят лет, седина в висках, живот втягивает, когда мимо молодых проходит. Думает, я не замечаю. А я всё вижу – и как втягивает, и как выпячивает обратно, когда они прошли. Кардиолог, а сердце у него не там бьётся, где положено.

Вчера утром стираю его рубашку. Белую, парадную, в которой он на «важные совещания» ходит. Смотрю – на воротнике пятно. Красное. Помада, мать её за ногу! Причём не моя – я такими ядовитыми цветами не пользуюсь. У меня стиль «бледная поганка» – бежевый максимум.

– Серёжа! – кричу в гостиную, где он футбол смотрит. Вернее, делает вид. При мне всегда футбол включает, хотя отличить офсайд от пенальти не может.

– Что? – отзывается нехотя.

– Это что за помада на воротнике?

Молчание. Потом кашель. Потом топот. Является в дверях – растрёпанный, в майке с дыркой на пузе (тридцать раз просила выбросить!), глаза как у кота Васьки. Который, кстати, тоже подозрительно притих. Солидарность самцов, что ли?

– Это... это от пациентки, – выдаёт наконец муж.

– От пациентки? – я продолжаю держать рубашку как вещдок. – Серёж, ты кардиолог, а не косметолог. С каких пор пациентки к тебе губами к воротнику прикладываются? Новый метод диагностики?

– Лена, ты всё не так понимаешь...

Ох ты ж! Классика жанра! «Ты всё не так понимаешь» – это прямо гимн изменщиков. Надо на футболках печатать.

– Я за двадцать пять лет, Серёженька, научилась понимать всё именно ТАК, – говорю спокойно. Удивляюсь сама себе – не ору, не бью посуду. Может, это шок? Или возраст? В сорок пять уже не хочется тратить энергию на битьё тарелок. Они денег стоят.

Потом нашла его телефон. Он в ванной был, а телефончик на тумбочке оставил. Разблокированный. Это судьба, решила я. И полезла в переписку. Зря, конечно. Но любопытство – оно сильнее здравого смысла.

Алла-Ванилла. Вот так, с двумя «л» в Ванилле. Видимо, одной «л» для понтов мало. Двадцать восемь лет, фитнес-тренер, увлекается «духовными практиками» и моим мужем.

«Котик, скучаю», – пишет Алла-Ванилла.

«Я тоже, зайка», – отвечает мой муж.

Зайка! Серёжа, который за четверть века ни разу не назвал меня ласково! Максимум – «дорогая», и то когда борщ просит.

Дальше читать не стала. Тошно стало. Причём не в переносном смысле – реально побежала в туалет. Вот так, блин, организм на измену отреагировал. Желудок оказался честнее сердца.