Вася Петухов и Квантовый самовар

Санкт-Петербург осенью – это не город, а акварель, размытая дождем до состояния легкой дымки, сквозь которую проступают позолоченные маковки соборов. Воздух, густой от запахов прелой листвы, крепкого кофе из ближайшей булочной и неистребимого дыхания Невы, звенел в ушах тишиной университетских коридоров, нарушаемой лишь эхом далеких шагов. Именно здесь, в лабиринте старинных зданий, где портреты великих ученых смотрели на мир строго и с некоторой долей скуки, и произошла роковая ошибка.

Вася Петухов, студент-историк с вечно рассеянным взглядом и душой, жаждущей не знания, а хотя бы горячего чаю, искал кафедру истории искусств. Он заблудился. Его ноги, подчиняясь мистическому зову, привели его к двери с табличкой «Лаб. №7. Квантовая нелокальность и макроскопические суперпозиции». Дверь была приоткрыта, и оттуда доносилось возбужденное бормотание и запах паленой проводки.

– Ага! Прекрасно! Эврика! – неслось изнутри.

Вася робко заглянул. В помещении, больше похожем на лавку алхимика, чем на научную лабораторию, стоял седой вихрь в виде человека в заляпанном халате. Это был профессор Аркадий Аркадьевич. Его глаза горели огнем, способным переплавить даже самые консервативные научные парадигмы.

– А, наконец-то! – воскликнул профессор, увидев Васю. – Документ? Подпись? Неважно! Держите, голубчик! Берегите как зеницу ока! На конференцию нужно бежать, а тащить с собой такой груз – чистое безумие!

И прежде чем Вася успел издать хотя бы звук протеста, в его руки был водружен предмет невероятной тяжести и странности. Это был, безусловно, самовар. Медный, блестящий, с чеканными узорами, будто сошедший с полотна Кустодиева. Но его бока украшала не венская роспись, а панель с кнопками: «Заварка», «Нагрев», «Обратная заварка» и загадочный рычаг с надписью «Русский эфир. Не злоупотреблять!». «Что за чудеса? – мелькнуло в голове у Васи. – То ли антиквариат, то ли стимпанк-аттракцион. Наверное, макет для какой-нибудь выставки…»

– Через час заберу! – бросил профессор и скрылся за дверью, оставив Васю наедине с диковинным агрегатом.

«С таким самоваром чаепитие в общаге будет просто незабываемым!» – уже совсем с другими мыслями решил Вася.

С трудом донеся тяжеленную штуковину до улицы, он засмотрелся на девушку, рисующую акварелью у канала, и нечаянно задел пальцем кнопку «Заварка».

Самовар издал глубокое, горловое, совершенно довольное урчание, словно гигантский кот. Медные бока его засияли изнутри таинственным фиолетовым светом. Воздух затрепетал, запахло озоном, малиновым вареньем и… на мгновение показалось… свежим ветром с Балтики.

И тут… пропал троллейбус. Тот самый, «двойка», что с скрежетом поворачивал на Исаакиевскую площадь. Он исчез. Бесследно. На его месте осталось лишь облако искр, легкий дымок и растерянные лица пассажиров, внезапно оказавшихся сидящими на асфальте.

А высоко-высоко, на сияющем золотом куполе Исаакиевского собора, аккурат вместо маковки, возник тот самый троллейбус. Он замер, безвольно свесив токоприемники, как вечный памятник общественному транспорту и человеческой рассеянности.

Вася замер. Мозг отказывался верить в происходящее. Он тупо посмотрел на самовар, потом на пустое место, где только что был троллейбус, потом снова на самовар, который теперь остывал и тихо попискивал, словно довольный собой. В голове стучала лишь одна мысль, заглушая городской шум: «Профессор… он будет не через час. Он будет сейчас. И он явно придет не один».