Симфония Тишины

Космический корабль «Кэрролл», названный в честь старого земного сказочника, плыл в немой, сверкающей пене сверхсветимости. Он был не просто металлическим телом, несущимся сквозь искривлённое пространство; он был коконом человеческих амбиций, стальной утробой, беременной вопросом, на который так отчаянно надеялись найти ответ. Ответ с именем «Сильвананда».

Планета-загадка, мир-симфония, чьи леса не росли в безмолвии, а звучали – испуская в холодную пустоту космоса стройные, как ноты в партитуре Баха, квантовые импульсы. Эти сигналы сводили с ума астрофизиков, не укладываясь ни в одну известную модель, и будоражили воображение ксенологов, обещая первый контакт не с цивилизацией машин или гуманоидов, а с чем-то принципиально иным. Чистой, незамутнённой сознанием жизнью, обретшей голос.

Доктор Элис Рейнхардт, чья жизнь была посвящена поиску общих корней в самых чужих и мёртвых языках, в момент прыжка замерла у иллюминатора, вжав в холодный поликарбонат кончики пальцев. Не было ни ослепительной вспышки, ни оглушительного грома, сопровождающих разрыв пространства в голливудских блокбастерах. Просто бархатная, усыпанная алмазными иглами чужих созвездий тьма за стеклом вдруг истончилась, помутнела, как старый глаз, и проступил Он. Мир-призрак. Серебристо-оливковый шар, закутанный в дымчатые, переливающиеся перламутром шали атмосферы, мерцал тускло и неровно, как подёрнутая патиной старая монета на дне забытого фонтана.

– Показатели в норме. Атмосфера пригодна для дыхания, состав – азот-кислород с микропримесями инертных аргон-подобных газов. Биосканирование угроз не выявляет. Можно дышать, – доложил техник с мостика, но голос его, обычно с апломбом, дрожал, выдавая напряжение, витавшее в воздухе словно запах озона перед грозой.

Элис не ответила. Она не слышала. Она наблюдала. И ждала. Её скепсис, выкованный годами изучения мёртвых языков ушедших рас, расшифровки посланий, оставленных на камнях, что пережили своих создателей на тысячелетия, яростно боролся с щемящим, иррациональным предчувствием, холодной иглой входившим в самое сердце. Здесь, на Сильвананде, она найдёт нечто большее, чем артефакты, биологические курьёзы или ещё один мёртвый язык для её коллекции. Здесь она найдёт ответ. На вопрос, который боялась задать самой себе.

Посадочный модуль, шипя струями охлаждаемого газа, коснулся поверхности с лёгким, почти невесомым толчком. Люк открылся, впуская внутрь воздух другого мира. Он был густым, сладковатым и терпким, со сложным букетом ароматов: влажная земля после дождя, кора столетнего дуба, разложившаяся хвоя, и что-то ещё, неуловимое и древнее – запах самого времени. Не пыли, а именно времени, осязаемого, как шёлк на коже.

И они – Нэлири. Существа-деревья, исполинские и хрупкие одновременно, возвышались над командой, словно готические колонны живого собора. Их кора не была однородной; она представляла собой сложнейшую мозаику из переплетающихся узоров, похожих на письмена, карты звёздного неба или схемы нейронных связей. Эти узоры мягко светились изнутри, пульсируя в такт неведомому ритму, отливая то серебром, то тёплым янтарём, то глубоким изумрудом. Их ветви, плавные и изящные, не были деревянными сучьями; они скорее напоминали руки дирижёра, замершие в паузе между могучими аккордами, ведущие тихую, неумолкающую симфонию собственного бытия. Воздух вокруг них вибрировал от едва слышного, низкого гула, похожего на отзвук колокола после удара или на песню, пропетую гигантским ульем. Это и была их Песня. Памя-Песня.