Силки на лунных кроликов

Две конфеты на большой белой руке. Он протягивал их каждую субботу тебе. И тебе тоже. В памяти остались только островки, на которых сверкала серебристая обертка. И все девочки в округе помнили это, потому что конфеты были похожи на два драгоценных камня.

Сладости были только на Новый год. И еще иногда на чей-нибудь День рождения в детском саду. Но эти были каждую субботу. Начинка была приторной, с кисловатым послевкусием, а шоколадная глазурь мягкая и тающая. И почему-то кролики танцевали на серебристой Луне. Такие счастливые кролики.

Лицо этого мужчины ускользало, а в памяти только белая протянутая ладонь и вкус шоколадной глазури. Нужно было незамедлительно расправиться с конфетами, пока мама ничего не узнала. Почему-то от сладости конфет веяло непреодолимым страхом. И уже тогда, на заре своей жизни, Женя ощущала слабое холодное дыхание смерти. Неминуемой и необратимой. Но в детских сказках об этом ничего не было.

Дом на Малиновой улице сверкал так же, как и обертка, словно начищенная монетка. И ей чудилось, что он весь сделан из леденцов. Стоит только подойти к нему и лизнуть – язык тут же обомлеет от удовольствия. Но Женя, конечно, никогда не решалась на это. И с чего она вообще взяла, что дом этот – леденец?

Нет, там было еще что-то. Мама запрещала брать конфеты у чужих людей. Но человек из дома на Малиновой улице не был чужим. Его знали все. По крайней мере, все детишки в округе.

И всё же мама, наверное, была права. Потому что теперь на Луне пляшут кролики. И они никак не могут выбраться!

Белые пятки исчезали в высокой осенней траве. Белые пятки. Но не быстро, как убегающие лабораторные крысы, а будто бы в замедленном действии. И только эти белые пятки. Она ребром ладони стукнула водителя по колену, но тот не шелохнулся.

Почему только эти проклятые белые пятки? Не прозрачная белая кожа, как пергамент, не эти выпуклости, которые едва ли можно было назвать ягодицами. А пятки так сильно привлекали. Что-то было в них такое нервное, раздражающее.

Водитель замедлил ход, и теперь можно было разглядеть лицо этого скрюченного дрожащего тела.

– Вызывай ментов… – язык еле шевелился.

– Что?

Она повернула голову и посмотрела на мужа. Челюсть отвисла, хоть воду озерную загребай. Она снова ткнула его ладонью, только теперь сильнее. Так, что боль прошибла и ее.

Теперь она опустила стекло, чтобы что-то сказать, но не могла ничего выдавить из себя.

– Может, это какой-то перфоманс? – неуверенно предположил водитель. – Подростки же любят такое.

Женщина скривилась, как будто он испортил воздух в машине. На голове у девочки мешок, а руки связаны. Не мешок, нет, пакет, похожий на тот, в каких выдают заказы в придорожных забегаловках.

– Всё равно, вызывай, – сказала она. – Она же голая! Мало ли… Дети увидят. Эй, девочка!

На секунду показалось, что тело подростка отреагировало, дрогнуло в конвульсии, но пятки всё так же мелькали в высокой траве. Только на пятки ей хотелось смотреть. Не на две маленькие острые грудки с розоватыми сосками и не на лобок с редкими темными волосами. Только пятки. Вот что. Они были слишком большими для всего остального тела. Для выступающих костей и острых локтей.

Она как-то инстинктивно потрогала свой живот, давно уже потерявший упругость, знавший лучшие времена. Но вот сейчас, увидев это тонкое тело, стало как-то жалко саму себя.