Сиринкс

Сегодня это была иволга. Ярко-жёлтая, с чёрно-серыми крыльями. На белой грудке алело небольшое пятно. Рана от садка – наверное, ударилась, когда билась внутри.

«Портит вид», – решил Андрей и попытался протереть спиртовой салфеткой. Но кровь сильно пропитала перья и успела засохнуть, а птица затряслась и забилась в руке. От испуга сердце её застучало так часто, что рука чувствовала лишь дрожь и перестала различать отдельные удары.

«Ничего, сойдёт и так. Иначе помрёт от страха».

Он достал длинные спицы с шариками на концах и, уложив птицу спиной на лист пенопласта, принялся всаживать их в крылья, расправляя её как бабочку. Лапы иволги судорожно скребли воздух. Крик стал высоким и тонким, а потом слегка хриплым.

– Нет, – поморщился Андрей, – тихо. Ты так испортишь голос».

Он отступил, дав ей время успокоиться. Красивая. Сейчас он видел перед собой не птицу, а ту, которой она принадлежит. Ту, в которой звучит её песня. Высокая, бледное лицо, светлые волосы. Тоже красивая. Сейчас она, наверное, волнуется. Пытается понять, что не так. Но не поймет. Лишь глубоко внутри почувствует, что кто-то поймал её душу. И сейчас убьёт её.

Иволга перестала жалобно пищать и дёргаться. Она лежала тихая, неподвижная, лапы подтянулись к туловищу, глаза смотрели вверх, в чёрный деревянный потолок.

Андрей не подошёл. Знал, что птица жива. Он ждал. Неторопливо достал пузырёк, наполнил спиртом и поставил неподалёку. Надо пока написать этикетку… Уже скоро…

И вдруг она запела. Чистый долгий звук, похожий на стон, заполнил тёмную комнату. Он сменился переливами свиста и щёлканьем. Птица пела свою последнюю песню.

Теперь она уже не замолчит и не станет бояться. Андрей подошёл и длинным тонким лезвием провёл от клюва до середины груди. Песня прервалась хрипом, но сердце ещё билось и, пока оно не встало, он успел перерезать разветвление бронхов, трахею и вытащить вместе с голосовым аппаратом.

Пинцетом он аккуратно опустил её в пузырек со спиртом и поднёс к глазам. Сиринкс. Тонкая-тонкая трубочка, изогнутая как свирель. Такая маленькая, но это и есть воплощение голоса птицы, её песня.

Вся её суть.

***

– Смотри, чайки над рекой, – говорил отец. – Это моряки, не вернувшиеся домой.

– А сойки? А кукушки? А вот курица? – спрашивал маленький Андрей.

– Сам ты курица! – ворчал отец. – Придумал тоже…

Но на охоте он никогда не убивал птиц. Бил зайца, ходил за косулями…

– А что в них есть-то? Перья одни. Там главное песня…

Но мальчик знал, отец верит, что крылья птицы – это крылья души, умершей или живущей, но обязательно человеческой. «Почему-то же им дано летать, как ангелам», – повторял он, глядя в небо.

И Андрей тоже верил. Часто ему снились сны, которые начинались страшно – он падал вниз, в темноту, сквозь холодный туман, до тех пор, пока не появлялась внизу груда острых костей, которая неслась ему на встречу. А потом у него вдруг раскрывались крылья, и ветер подхватывал его, не давая упасть. Смеясь, он уносился вверх, в прозрачную синеву, всё выше и выше.

Но детство кончилось, сны потухли и прекратились совсем. Забылись птицы и отец. А на смену ничего не пришло.

***

Пустота. Первое, что ощущаешь утром, глядя в потрескавшийся потолок. Встанешь ты или нет, пойдёшь на работу или помрёшь прямо сейчас – ничего не изменится. Вряд ли кто-то придёт проверять. Но если думать об этом, то не поднимешься никогда. Потому Андрей ни о чём и не думал. В голове белый шум, снежные мухи. Под ногами скрип половиц двухэтажного аварийного дома, потолок чёрный от плесени, стена завалилась внутрь комнаты. Об этом он не думал тоже.