Постановка об уничтожении

Жизнь – это музыка

Прозвучит странно и двусмысленно, но моя жизнь началась после смерти отца. Думаю, если это предложение услышал бы любой другой, его лицо искривилось бы в осуждающем удивлении, а у меня бы пропало всякое желание рассказывать. Очень хорошо, что передо мной сидишь ты: человек, освободившийся от оков бессмысленных клише и инертного осуждения. Ты знаешь, как близок был мне отец. Не помню, часто ли я говорил о нем, но хочу рассказать сейчас, так как, упоминая его, трудно сдержать желание поделиться, каким он был уникальным человеком. На самом деле, его достижения даже отчасти не раскрывали его персону, но важно отметить, что ему принадлежали три больших магазина растений и цветов, он был президентом совета по защите окружающей среды, его часто приглашали в министерство здравоохранения в качестве эксперта, а по профессии он был биологом.

Честно говоря, меня охватывает странное чувство, когда я осознаю, что почти не помню его лица. Мы потеряли его, когда мне было почти восемнадцать. С тех пор я пережил многое, осознав, что причиной забвения не являюсь сам, однако чувство предательства никак не отпускает…

В моей памяти от него осталось только то, что я унаследовал – ярко-зеленые глаза, наполненные радостью, добротой и энергией матери-природы. Он не отличался поведением от остальных людей, но был уникальным человеком – заложником стремления к защите и сохранению баланса, созданию прекрасного и живого.

Это было не из лицемерия или пафоса, как принято сейчас, а из одержимости и крепкой любви к окружающему нас миру…

У нас был огромный сад за домом, где мы выращивали почти десять видов цветов. Самые банальные, но в то же время уникальные, были наши розы. Они были темно-алыми, на редкость большими, и я не преувеличиваю, когда говорю, что их было очень трудно найти где-либо в мире. Понимаю, что трудно понять их особенности, если ты не особо знаком с биологией, ботаникой и растениями. Представь огромные алые розы на тонких и хрупких стеблях. Мы с отцом вырастили много таких, и они продавались в огромных количествах по очень высокой цене, однако те, которые росли в нашем саду, были неприкасаемыми, по крайней мере, до поры до времени, но это совсем другая история.

Еще с детства отец приучил меня к садоводству, а позже – к ботанике. Для него это была не просто работа или хобби, а ничто иное как цель жизни. Он говорил, что это наше наследие, что мы – люди, которые рождены создавать очень маленькую, но чрезвычайно весомую часть жизни. Это была его вера, которая делала его счастливым, но одновременно мучила, ведь стоило ему на секунду оглядеться и увидеть, что творится в мире, его охватывала тоска и злость. В таких ситуациях он шел к матери. Его выговоры длились часами, а мать, ничего не смыслящая в экологии и ее защите, молча слушала и поддерживала его. Уникальная была женщина, мир ее праху.

Когда дело касалось природы, отец становился невыносимым, ну а мама всегда была понимающей: выслушивала все его недовольства и, можно сказать, даже нытье, не моргнув глазом. Не подумай, что отец был неуравновешенным, наоборот, человеком железного спокойствия и самоконтроля, но, как и у любого другого, у него были свои слабости. Наверняка потому мать и любила: в нем сочеталось спокойствие и гармония вместе с неистовым возмущением, перерастающим в бурю. Она говорила, что характер отца полностью совпадал с характером природы, и каждый раз, слыша эти слова, я видел в ее глазах некое восхищение и сильную, неукротимую любовь. Самым главным было то, что его гнев ни разу не исходил от нас. Он никогда не сердился на меня или мать – только на людей, медленно убивающих мир. Вот говорю о них, и хочется пустить слезу как дань уважения и любви их памяти, но никак не удается…