Изможденный призрак и другие рассказы

Признаться, у меня были сомнения в разумности издания третьего сборника; ведь продолжения – вещь рискованная, и это не просто расхожая фраза, а факт.

Впрочем, эти рассказы не ставят перед собой никакой иной цели, кроме как развлечь читателя, а мои друзья нередко просили об их публикации.

Так что, быть может, я и впрямь рискую не многим, и, кто знает, возможно, чей-то рождественский вечер станет светлее благодаря этой книге рассказов, в которой, как мне кажется, война упоминается лишь единожды.

Доктор Эштон – Томас Эштон, доктор богословия – сидел в своем кабинете, облаченный в домашний халат, в шелковой шапочке на бритой голове; его парик был на время снят и водружен на болванку на боковом столике. Это был мужчина лет пятидесяти пяти, крепкого сложения, сангвинического склада, с гневным взором и длинной верхней губой. В тот миг, когда я запечатлел его в своем воображении, лицо и глаза его были озарены ровными лучами послеполуденного солнца, что проникали в комнату сквозь высокое створчатое окно, выходившее на запад. Комната, в которую они проникали, была столь же высокой, заставленной книжными шкафами, а там, где между ними виднелась стена, обита панелями. На столе, у локтя доктора, лежала зеленая скатерть, а на ней – то, что он назвал бы серебряным чернильным прибором: лоток с чернильницами, гусиные перья, пара книг в телячьих переплетах, несколько бумаг, длинная курительная трубка «церковный староста», медная табакерка, фляжка в плетеной соломенной оплетке и ликерная рюмка. Шел 1730 год, декабрь, час был четвертый пополудни.

Этими строками я описал почти все, что поверхностный наблюдатель заметил бы, заглянув в комнату. Но что представало взору доктора Эштона, когда он, сидя в своем кожаном кресле, смотрел из нее? С этого места виднелись лишь верхушки кустов и фруктовых деревьев его сада, однако красная кирпичная стена, что его окружала, была видна почти по всей своей западной длине. Посреди нее находились ворота – двустворчатые, из довольно затейливого кованого железа, – сквозь которые можно было разглядеть кое-что и за ними. Через них он видел, что земля почти сразу спускается в лощину, по дну которой, должно быть, бежал ручей, а с другой стороны круто поднимается к полю, напоминавшему парк и густо усеянному дубами, теперь, разумеется, безлистными. Они стояли не так плотно, чтобы между их стволов нельзя было увидеть проблеск неба и горизонта. Небо сейчас было золотым, а горизонт, казалось, горизонт далеких лесов, – багряным.

Но все, что доктор Эштон нашел сказать, созерцая сей вид в течение многих минут, было: «Отвратительно!»

Слушатель тотчас же различил бы звук торопливых шагов, приближавшихся к кабинету; по гулкому эху можно было понять, что они раздаются в гораздо более просторной комнате. Доктор Эштон повернулся в кресле, когда дверь отворилась, и посмотрел с ожиданием. Вошедшей была дама – полная дама в платье той эпохи; и хотя я попытался описать наряд доктора, я не решусь взяться за туалет его супруги, ибо то была миссис Эштон, которая вошла сейчас. У нее был встревоженный, даже крайне озабоченный вид, и очень взволнованным голосом она почти прошептала доктору Эштону, склонив голову к самому его уху: «Ему очень плохо, дорогой, боюсь, стало хуже». – «Ц-ц, неужели?» – он откинулся на спинку кресла и посмотрел ей в лицо. Она кивнула. В этот миг два гулких колокола, высоко и невдалеке, пробили половину часа. Миссис Эштон вздрогнула. «О, как ты думаешь, можно ли отдать приказ, чтобы соборные часы перестали бить сегодня ночью? Их бой раздается прямо над его комнатой и не даст ему уснуть, а сон – его единственный шанс, это уж точно». – «Что ж, разумеется, если есть нужда, настоящая нужда, это можно сделать, но не по пустяковому поводу. Этот Фрэнк, ты уверяешь меня, что его выздоровление зависит от этого?» – спросил доктор Эштон; голос его был громким и довольно резким. «Я искренне в это верю», – ответила его жена. «Тогда, раз так, вели Молли сбегать к Симпкинсу и передать от моего имени, чтобы он остановил бой часов на закате. И… да… после этого пусть скажет милорду Солу, что я желаю видеть его немедля в этой комнате». Миссис Эштон поспешно удалилась.