Спираль забвения

Город, закутанный в утренний туман, напоминал исполинского зверя, который только-только продрал глаза после долгого сна. Высотки, словно костяные пальцы, тянулись к небу, которое в этот час было не столько голубым, сколько серым, как будто покрытым тонким слоем пепла. Редкие огни окон вспыхивали и гасли, похожие на далекие маяки в этом безбрежном море бетона и стекла. На узких улочках, извилистых, словно корни старого дерева, прохожие спешили по своим делам, их фигуры казались размытыми и бледными в полумраке.

Среди этого каменного лабиринта, словно притаившийся исполин, стоял заброшенный собор. Его готические шпили, некогда гордо устремленные ввысь, теперь выглядели изломанными и унылыми. Сквозь пробитые витражи внутрь проникал слабый свет, окрашивая пыль и паутину в призрачные оттенки. Это место, забытое людьми, стало пристанищем для тех, кого когда-то называли ангелами. Сейчас же их имена шептали в ночи со страхом и ужасом.

Внутри, на натертых до блеска каменных плитах, по которым теперь пробегали трещины, шагал Азазель. Его лицо, отмеченное печатью тысячелетий, было изборождено морщинами, словно карта забытых дорог. Его глаза, когда-то сиявшие небесным огнем, теперь хранили отблески тоски и отчаяния. Его крылья, некогда ослепительно белые и величественные, теперь представляли собой жалкое зрелище – обтрепанные, почерневшие, словно старая, прохудившаяся парусина. Он остановился, его тяжелый взгляд упал на одного из своих бывших братьев – Михаила, который сидел, съежившись, у основания обвалившейся колонны.

Михаил был одним из тех немногих, кто еще пытался сохранить в себе хоть какую-то искру былого величия. Его лицо, когда-то полное нежности и сострадания, теперь было омрачено скорбью. В отличие от Азазеля, Михаил носил следы падения не на теле, а в душе.

– Ты все еще думаешь об этом, Азазель? – прошелестел Михаил, его голос был похож на тихий шепот ветра в руинах.

Азазель медленно повернулся к нему, в его глазах вспыхнула искра раздражения, но он быстро взял себя в руки.

– О чем именно, Михаил? О нашем падении? О том, что мы, когда-то избранные, теперь скитаемся по земле, как бездомные псы? – его голос, хотя и был низким, звучал с такой силой, что, казалось, мог расколоть камни.

– Я… – Михаил замялся, словно подыскивая нужные слова, – я думал о том, что есть ли у нас еще шанс вернуться… домой.

Азазель издал горький смешок, который эхом прокатился по пустому собору.

– Домой? Михаил, ты смешон. Мы были изгнаны, от нас отвернулся сам Создатель. Нет пути назад, ты должен это понять.

– Но разве нет никаких пророчеств, никаких древних текстов, где говорилось бы о нашем возвращении? – Михаил не сдавался, в его голосе слышалась отчаянная надежда.

Азазель тяжело вздохнул и подошел ближе, его тень нависла над Михаилом.

– Пророчества… Михаил, пророчества – это лишь слова, записанные на пергаменте. Они не стоят ничего, если за ними не стоит сила. И у нас сейчас нет силы. Мы – падшие, Михаил, мы – забытые.

Вдруг из темноты, словно из ниоткуда, раздался голос, пронзительный и холодный, как лед.

– Ошибаешься, Азазель. Сила – это все, что нам нужно. И я знаю, как ее получить.

Из тени выступила Лилит. Ее черные волосы, словно ночная пелена, ниспадали на плечи, обрамляя ее бледное лицо. В ее глазах, казалось, горел огонь, который мог как согреть, так и сжечь. Она подошла к ним, ее походка была легкой, словно у хищницы, которая подкрадывается к своей добыче.