Пробка на Ленинградке вымотала все нервы. Когда мой «Форд» подрезала серебристая «Хонда», я сильно пожалел, что живу не в Америке, и под рукой нет дробовика. Разнёс бы к чёртовой матери водилу гнусной тачки. Но отвратительное настроение возникло не из-за бесконечного ряда машин, выстроившихся впереди и позади меня. Краем глаза я видел свежий выпуск газеты «Московские новости», брошенный на переднее сиденье пассажира, где была статья, занимавшая целый «подвал». Бойкое перо, язвительные метафоры. Моя подпись: Олег Леонидов. Но это была не та статья, которую я так ждал.
В очередной раз просигналив, я матерно выругался. Всё бесполезно. Кажется, сейчас мы застряли намертво. Я выхватил из бардачка очередную пачку, срывая ноги, оторвал ленту и закурил. Никотин, вливаясь в лёгкие, немного успокоил. Но перед глазами опять возникла физиономия моего главреда: тяжёлые брыли, сжимавшие маленький нос, жидкие, зачёсанные назад волосы, чтобы скрыть лысину, округлый подбородок и хитрый прищур.
– Хочешь спросить, почему я снял твой материал? – зазвучал в голове его голос. – Потому что так надо, Олег. Такое поступило распоряжение. Оттуда, – он многозначительно поднял глаза вверх.
– И пусть эти подонки гуляют на свободе.
– Не валяй дурака, прекрасно знаешь, что ты ничего не можешь изменить.
– Тогда я опубликую материалы об этом деле в своём блоге.
– Ну, если тебе жизнь не дорога, валяй, – он откинулся в глубоком кресле, поправил галстук на объёмистом пузе. – Все лавры Навального житья не дают? Ну, скажи, какое тебе до этого дело? А?
– Моя мать знакома с матерью одной из убитых девушек, Катей. Она позвонила матери, когда та пропала.
– Почему?
– Ну, она считала, что мать могла помочь.
– А ну да, ты говорил, что она – ясновидящая, – в голосе редактора не ощущалось обычной насмешки, он не присоединил ни одной подходящей остроты.
– Ну, а когда стало понятно, что Катя погибла, её мать звонила, рыдала…
– А ты, конечно, рассказал о своём расследовании? – перебил Быков. – Молчал бы, секретность соблюдал.
В распахнутое окно залетал весенний ветер, трепал уголки бумаг на столе главреда. Забирался под рубашку, заставляя ёжиться. Быков всегда на полную мощь включал кондиционер, так что даже летом у него стоял морозильник. Любил свежий воздух или таким образом расхолаживал подчинённых?
– Поезжай в Крокус-сити, – голос главреда прозвучал на редкость мягко.
– Зачем?
– Купишь себе капучино, познакомишься с кем-нибудь, – он усмехнулся. – Там открылся Олдтаймер. Ты же любишь старый автохлам? А нам статью заказали. Так что давай, езжай. Фото сделаешь сам. Развейся, короче.
В его словах я услышал недосказанное: «и забудь навсегда об этом деле». Увы, сделать этого я не мог, как ни старался.
Олдтаймер всегда похож на помесь барахолки и музея старины. Обожаю тачки начала прошлого века, когда дизайнеры из кожи вон лезли, чтобы придать внешнему виду стильность и неповторимую красоту.
Огромный зал с высоким потолком заполняли разнокалиберные машины, каждая из которых была для меня олицетворением целой эпохи. Я смотрел с благоговением и на роскошный роллс-ройс тридцать второго года цвета топлёного молока, с «велосипедными» дисками и выгнувшийся дугой «летящей леди» на капоте. И на «Кадиллак Эльдорадо» пятьдесят девятого года, похожий на истребитель с задними фонарями в виде сопел ракетных двигателей. И на родную «Чайку» цвета антрацита, на которой лет сорок назад ездил какой-нибудь партийный вельможа. На барахолке сумел найти редкий экземпляр масштабной модели форда «мустанг босс 302». Бродил по выставке до самого закрытия и остался после, чтобы сделать снимки для статьи. Это так здорово, когда тебе не мешают лениво слоняющиеся обыватели с детишками.
