1
Солнце студёное, в тюрьме горизонта запертое ночами, полыньёй на подталинах неба воя, от отчаяния одиночества (не иначе!), перехитрив сонмище стражников ночи, выпало студнем дней на плечи мне, нечаянно оцарапав лучами сон и ещё облаков когтевидных лапы.
Значит, носить его на себе, отогревая от мёрзлой грусти светящееся лицо.
Не простудилось бы! Всё-таки – Солнце!
И пусть вороньё не каркает, в море неба забрасывая сонар. Не какой-то вам «жёлтый карлик», а светило! Ему воспевает осанну Ра.
Жарит промозгло.
Спинным мозгом, током по шейному позвонку, – предчувствие шока.
Вихрь!
Близится поезд точно…
Досрочно! Судьбы баловнем он отучился жить по звонку открываемого шлагбаума.
Аккуратные летом в зимушку чинят сани, шубам вычёсывают вихры: не было б поздно! Но, вызволенный «ура» троекратным, этот поезд не значился в расписании. Он ворвался узнано-неопознанным.
Не в молоко целься! В Адамово яблоко.
Сорок по Цельсию я пока.
2
Поезд длиною в год – по маршруту без остановок. Листопадом вырвались из депо тринадцать вагонов новых.
Поезд летит к станции «Мир» – откупоривать капсулу. Поезд летит к «Мы» во временном коллапсе. По дискретной прямой, по натянутым жилам, траектории не изменяя, поезд летит домой.
В поезде, кроме меня, ни единого пассажира.
На вокзале, с которого поезд взлетел, у дверей узеньких взопревшего ожидания зала, осталась масса довольных тел. Потирают зенки, пожимают ручки: «Неужели сплавили дурочку?»
Мог бы вместить миллионный город этот поезд с табличкою «Горний Род». Но толпящийся на платформе народ, вороном, исхудавшим в коме, автоматом прочёл: «Голод».
Судорожно схватились за животы, отодвинулись в сторону от открывшейся двери-лопасти. Не попасть бы!
– Этой пасти нужна ты. Этот смерч – твой!
И слёту, стаей, затолкали в двери:
– Входи, крайняя!
Зашвырнули следом последнюю малость – израненный блокнотик с мечтой, запрятанной под переплётом:
– Листай, свой забытый рай! Чтоб нам твоего не осталось!
И, озираясь, уже тактично:
– Зачем отправляться сегодняшним днём всем? Дождёмся утречком транспорта поприличнее, и отлично доберёмся к месту на электричке.
Двери, лязгнув свистящим жестом, сомкнули слоистый свет.
– Но я без билета! И без багажа! И пусто в карманах платьишка!
И охваченный ветром вокзал, пятясь от поезда прочь, заржал всей мощью заржавленной жести:
– По дороге собой заплатишь!
3
Тамбуром воздух зажат в пяльцы. Стоит стеной.
Впиваюсь в него пальцами, тесто воздуха перемешиваю, нащупывая проход, но…
Холодно и темень кромешная.
От страха обливаясь морозным потом, пытаюсь расшевелить светило заплечное, вливаю заздравную речь в него:
– Солнышко моё, аленькое! Выгляни, хоть фонариком! Очень нужно!
А оно в поездах не ездило целую вечность! Путешествуя лишь на крылах неболёта, отражалось в глазах человечьих: океанах-озёрах-лужах. Оно испугалось конечности, свернулось в малёхонький звёздный шарик, насупилось важно, и запряталось мне в затылок, охраняя тыл…
– Солнце! – от страха уже тихонько. – Не бойся… Ведь я с тобой… Я сегодня отважная… Выгляни краешком над головой.
Поезд явно живой. Не робот. Искусно свою работу делает. Не вводя меня в курс, летит в запредельное.
В пустоте цепляет за что-то нога. Неужели шнур генератора света искусственного? (Или как там его по науке?) А это – петлёй меня захватило облако. (Или обманка?) Ну-ка… Пытаюсь выбраться, что есть сил, вся выворачиваюсь, чуть ли не наизнанку! Не вышло.
