Ядерное воскресение. Сны космической симфонии

Если барометр счастья зашкалит в тональностях вьюг, и от ядерных зим небесные снасти крышкой гроба покажутся вдруг, не стоит печали множить.

Не вечно горе ледяные глыбы толкает.

Прочти эти сны, мой друг.

Ведь, и у тебя тоже, если поверишь, вскоре, сможет сбыться сказка такая.

Стонут поэмы слёз, а поэмы счастья – поют!

Музыку неба сном сотворю.

Ради любимого голоса – голоса ПГЮ.

– Живи, соблюдая мёртвый закон: музыку счастья храни под замком. Не будоражь смирившихся и заблудших! Не стоит будить покорных. Так всем, поверь, станет гораздо лучше. Совсем скоро.

– Будь с нами!

Сали и Ери серыми буднями каждое утро твердят, подливая в брандспойты душителей зарева звонкости звёзд до боли знакомый яд, заваренный на помоечной луже, простуженной хрипотой разорённых змеями птичьих гнёзд.

– Ты нас послушай! – шипит Сали.

– Так будет лучше! – втирает Ери в ушную раковину росой маковой:

– Мы так устали охранять эти двери!

– У прозы мёртвых – рек тьма! Смелей пей дозу реквиема…

И, потирая ручки от свершившегося акта, заботливые Сали и Ери (ноты ни одной не скомкав), переходят к последнему такту.

Прикручивают расшатавшийся болтик, и запирают счастье за сейфовой дверью.

Далее – валиком смазывают замок салом, и с улыбкою тошнотворной слизывают замочную скважину языком.

А после уже просто в караул выставляют дневальных.

И отшаркиваются на запах грехов свальных – в простыни мёртвых опочивален. К тем, что молчат безучастно, совершенно не помня о счастье.

Но! Есть одно слабое место, которое Сали и Ери, увы, не известно. И это «но» всё выворачивает вверх дном!

Ведь Моцартам радуг мёртвый закон незнаком!

Эти безумцы – гармонии звонари – странные, упорные!

Протискиваются сквозь поры нотного стана, выгибают ключи скрипичными и басовыми, срывают с амбаров пудовые засовы, и, пробивая эфир прямой, прищурами волн раскосых вылетают свободно, как домой, в открытый космос.

Надо бы с ними сбежать!

Но переизбыток яда не отпускает Наяду.

И нет для ключа ни ноты, ни точки!

Пальцами расшевелю, кружа, тальную родинку рядом с изгибами позвоночника. Шелкопрядную вытяну ниточку, и завернусь у восточных окон: до поры – сублимировать в коконе.

Пусть пока прогуляются Моцарты счастья за облака – за кучевую ограду. Окинув вселенную взглядом, присмотрят местечко уютное, и, примостившись на правом предплечье пути млечного, заиграют на лютне симфонию светлой нови, призывая вспыхнуть сверхновой(!) зачехлённую шёлковой змейкой двустрочной в Сали-Ерином подзамочье.

И я, в преддверии рая, задраив глаза изолентой липкой, просплю коконовый сезон. Вещью в себе или чьей-то вещью? Но, всё же, высмотрю вещий сон: в симфонии лютни – ведущей скрипкой.

Сердечным клапаном – на рты аорты – кляп! До весны!

Сны ноябрей и декабрей пусты. Рушатся, как ледяные мосты.

А сны, осуждённые на: сбудутся(!), будятся только мартом, которым счастье рожаем, собирая в корзину сентябрьские урожаи.

Ангел грядущих дней!

В летаргию впасть помоги мне!

Чтобы вышагать сном: от пасти сожжённой Трои – до славности Спарты, от Красного Яра – к Монмартру, от анемии – к бурлящести вены, от плена седин – до любовного плена, от три, два, один – до нуля округлого вокруг его единичности!