Все жанры Все авторы
О современном лиризме - Иннокентий Анненский

О современном лиризме

Жанр: Критика

Страниц

50

Год

—

Наслаждаясь древними обрядами первых менад, наши воображения в мгновение ока перенеслись в иные времена. Мы все прекрасно знаем, что традиции и тенденции меняются со временем. Так и эти чарующие ритуалы давно уже стали частью истории, теряя свою популярность в наше современное время. Иноземные эстеты и разнузданные управители гедонизма, которые ранее украшали наши представления, сошли на нет.

Один из наших ярких предтеч, Малларме, ушел из этой жизни, и его имя уже не вызывает у нас трепета, хотя оно долгие годы было символом классики. А Маврикий Метерлинк, его родственная душа и соратник, сумел создать собственный мир и прославиться благодаря своей произведению «Монна Ванна». Стилисты, работавшие над постановкой его знаменитой пьесы «Синяя птица», уже не смогут вернуть нам нежное звучание его лирических текстов.

Прошло всего лишь немного времени с момента первого известного представления, и эти три люстры, которые изначально светили над московской сценой, сейчас звучат совсем в другом месте. Голоса новых менад раскликались так далеко от нашей реальности, что уже похожи на отголоски давно забытой эпохи.

Читать бесплатно онлайн О современном лиризме - Иннокентий Анненский

«Они»

Жасминовые тирсы наших первых менад[1] примахались быстро. Они давно уже опущены и – по всей линии. Отошли и иноземные уставщики оргий. Один Малларме – умер, и теперь имя его, почти классическое, никого уже не пугает. А другой – Маврикий Метерлинк – успел за это время обзавестись собственной «Монной Ванной», и стилизаторы «Синей птицы»[2] уже не вернут нам его нежных лирных касаний. Три люстра едва прошло с первого московского игрища,[3] а как далеко звучат они теперь, эти выкликания вновь посвященной менады!

Мертвецы, освещенные газом…
Алая лента на грешной невесте.[4]

«Серебрящиеся ароматы»[5] и «олеандры на льду»[6] – о, время давно уже смягчило задор этих несообразностей. А то, что было только книжным при своем появлении, получило для нас теперь почти что обаяние пережитости,

Пускай самая короткая из поэм
О, закрой свои бледные ноги![7]

навеяна стихами Малларме

О la berceuse avec ta fille et l'innocence
De vos pieds froids -[8]

дымка раздражения, которая вокруг нее скопилась, заставляет думать, что в жасминовом тирсе было, пожалуй, и немного крапивы.

Современная менада уже совсем не та, конечно, что была пятнадцать лет назад.

Вячеслав Иванов обучил ее по-гречески. И он же указал этой, более мистической, чем страстной, гиперборейке пределы ее вакхизма.

Бурно ринулась Менада
Словно лань,
Словно лань,
С сердцем, вспугнутым из персей,
Словно лань,
Словно лань,
С сердцем, бьющимся, как сокол
Во плену,
Во плену,
С сердцем яростным, как солнце
Поутру,
Поутру,
С сердцем жертвенным, как солнце
Ввечеру,
Ввечеру…[9]

Эти победные кретики[10] четных строк, которые мало-помалу ослабевают в анапесты (во плену, поутру, ввечеру) – поистине великолепны. И «Вакханку» охотно декламируют в наши дни с подмостков.

А кто не оценит литературной красоты и даже значительности заключительных строк новой оды с ее изумительным, ее единственным на русском языке не окончанием, а затиханием, даже более – западанием звуков и символов:

Так и ты, встречая бога,
Сердце, стань,
Сердце, стань.
У последнего порога
Сердце, стань,
Сердце, стань.
Жертва, пей из чаши мирной
Тишину,
Тишину…
Смесь вина с глухою смирной
Тишину,
Тишину…

Вам, конечно, чудится здесь символ сознанных сил и власти над настроением. Но мне – бог знает почему – жалко той наспех обученной ритуалу и неискусной в самом экстазе менады, про которую когда-то уверяли, что она видит

Фиолетовые руки
На эмалевой стене.[11]

Эти годы давно канули в вечность, и мы уже не умеем быть дерзкими. В самом вызове мы стали или равнодушны, или педантичны.

Вот пьеса Бальмонта в одном из его последних лирических нагромождений («Птицы в воздухе», 1908 г.).

Ты хочешь убивать? Убей.
Но не трусливо, торопливо,
Не в однорукости мгновенного порыва,
Когда твой дух – слепых слепей!
Коль хочешь убивать, убей
Как пишут музыку – красиво.[12]

Тут, конечно, почувствуешь прежде всего не дерзость, как таковую, по существу – дерзость. И вовсе не в том дело, что на место Моисеевой заповеди самовольно выскочило какое-то «убей». Мало что ли мы их переварили за последние годы, всех этих tue-la, tue-le, tue-les.[13]

Но не поражает ли вас в пьесе полное отсутствие экстаза, хотя бы искусственного, подогретого, раздутого? Задора простого – и того нет, как бывало:

Хочу одежды с тебя сорвать![14]

Напротив, в строчках засело что-то серьезное, вяло-учебное.

Вам может понравиться: