Гроза

Когда я была моложе и глупее, чем теперь, я встретила одного человека, который сделал меня чуточку умнее. Впрочем, наверное, как и все люди, встречающиеся на моем пути. Но начнем сначала.

То лето поражало контрастами. Удушающую жару по несколько раз на дню сменяли грозы. Воздух был тяжелым, теплым и влажным, как парное молоко. В городе было невозможно дышать, и мы с Костей скрывались на бабушкиной даче, благо сессия уже закончилась.

Это был очаровательный маленький домик, спрятанный в тенистом старом саду. Бабушка выращивала очень много роз и пионов, и потому на участке всегда витал их сладкий аромат, а на веранде всегда стоял свежий букетик. Именно там мы прятались от жары. Играли в карты, читали вслух, слушали старые пластинки на патефоне и бабушкины истории из ее насыщенной событиями молодости. Клянусь, когда-нибудь я докопаюсь до редактора и издам сборник ее мемуаров. (прим.ред. – Марина, побойся Бога!)

А еще мы очень много плавали, прямо как в наше первое лето, когда мы только познакомились. Особенно здорово было купаться во время ливня! Наша речка превращалась в кипящее море, над ней грозно рокотали черно-синие тучи, а по ним тонкой ниточкой пробегала молния. Было страшно и жутко весело! С Костей вообще всегда было весело. Да что там говорить, этот псих до сих пор умудряется удивлять и смешить меня, хотя мы вместе уже десять лет. Как там говорят? Скучный муж – горе в семье?

А тогда мы были знакомы совсем мало, чуть больше двух лет, половину из которых в силу разных обстоятельств провели порознь. И потому в один из таких невыносимо душных вечеров мы поссорились. Разругались в пух и прах, так сильно, что я даже со злости разбила пиалушку, а бабушка схватилась за сердце. И черт его знает уже, из-за чего вышел спор, кто кому и что сказал… Удивительно, но причина выветрилась из моей головы с годами, а ужасная картинка осталась. Отчетливо помню, как в ярости выкрикиваю что-то Косте, что-то очень обидное, потому что его красивое лицо искажается от боли, срываю с крючка у входа ключи, мчу через весь участок и выскакиваю за калитку, громко хлопнув ею напоследок. Мне до сих пор за это стыдно. За то, что я не умею контролировать себя и зачастую сначала делаю, а потом долго раскаиваюсь.

Но тогда я, конечно, об этом не думала. Тогда меня жгла обида, душили слезы, я бежала по берегу в сторону станции, не замечая предгрозового шквала. Подальше бы отсюда! Уехать, чтобы никогда его не видеть, этого паршивца! Ведь как он смел меня обидеть? Сказать такое… а говорил, что любит, а я…

Слезы застилали глаза, и я не разбирала дороги, мчась почти наугад. На удивление, я добралась до станции быстро и даже наскребла какую-то мелочь на билет. Вскочила в первую же электричку, прижалась носом к стеклу и стала смотреть, как мимо проносится родной лес. Небо снова нахмурилось и зарокотало, по стеклу побежали косые капли, и я снова заплакала. Было до невыносимости обидно и жалко себя. Электричка была старой, и ее покачивало и трясло, а дождь заливал окна, превращая пейзаж в сплошное густо-зеленое пятно. Я обняла себя руками и поджала ноги, свернувшись в комочек и изредка всхлипывая.

Когда электричка прибыла в Москву, уже был вечер. Дождь закончился, и в городе царила влажная прохлада. Я вышла из здания вокзала и огляделась. За этот час, проведенный в дороге, я успокоилась и взяла себя в руки. Теперь этот поступок казался мне глупым и безумным. Особенно, учитывая, что, убегая, я не взяла с собой даже телефона. И даже не переоделась. Как была – в оранжевом дачном сарафане с ключами и чудесно оказавшейся в кармане картой от метро. Кажется, я достала ее из куртки и хотела переложить в сумку, чтобы не потерять, но забыла и оставила в сарафане. Что ж, моя забывчивость иногда бывает мне на руку.