Тонкая серебристая нить

Мы сидим на Старой башне, а внизу, в синеве залива, купается солнце, словно надкусанное оранжевое яблоко.

– Что есть мир видимых траекторий?

– Зачем тебе? – спросил дед, не отрывая взгляда от переливающейся воды. – Лови сны! Сегодня много пушистых.

Я поймала один в виде огненного шара, но он рассыпался на множество искр, которые упали вниз, на позолоченные крыши храмовых построек.

– Осторожнее, внучка, – прошептал дед Атолла и засмеялся в густую белую бороду.

– Как я могу ловить сны? Удочка, которую ты мне дал, – ненастоящая! – сказала я, надувшись.

– Всё, что ты можешь себе представить, всё, что ты можешь увидеть, – подлинное, – парировал дед и, в подтверждение своих слов, легонько ткнул меня тонкой, похожей на тростинку удочкой в бок.

– Ой! А что было раньше на Старой башне? Ведь всегда что-то бывает раньше, перед «потом»… – мысли не давали ни минуты покоя, их поток жужжал внутри головы, словно рой пчел.

– Мысли – это ветви, проникающие неглубоко: в изнанку мира, туда, где много швов и стежков. В глубину ведет тишина… – сказал дед, вытаскивая из солнечных лучей перламутровый треугольник, который, мелькнув, стал серебристой рыбой, а потом пропал в отражении его глаз. Однако на мой вопрос дед все же ответил: – Раньше на Старой башне был маяк.

– Маяк? – ответило эхо внутри меня: было так неуютно в окружающей нас тишине.

– Здесь горел огонь, замурованный в куполе цветного стекла. Свет был виден даже за Призрачной границей, и никто не сбивался с пути. Сюда поднимались лодки.

– Лодки без парусов?

– Они поднимались как пар с самого низа сквозь все измерения. В каждой лодке – одна душа. Никогда я не видел двух душ вместе! Рядом с душой был фонарь, жестяная плетенка с огнем внутри. И души, воплотившись, грели об него свои, как им казалось, холодные руки.

– А что потом?

– Будет тишина или нет? – не выдержал дед и посмотрел на меня сурово. – Сейчас здесь нет маяка, нет душ, и даже склад фонарей ликвидировали…

Пришлось умолкнуть.

Нырять в тишину утомительно для меня. На это я трачу больше энергии, чем на всё, что умею: тишина как омут. Ты прыгаешь с высоты, но не идешь на дно, потому что боишься. Страх заставляет тебя выныривать из тишины, судорожно глотать воздух, жмуриться и совершать бессмысленные движения. А нужно уйти в глубину, посмотреть и увидеть, как слова и мысли искажают донные потоки.

Мы всегда знали всё, только забыли.

Всё, что потом прочитаем, расскажем и нарисуем. Всё, о чем будем говорить и писать. Это хранит глубина. «Быть может, прежде губ уже родился шепот», – вспомнила я строчки из старой книжки.

Раньше у меня совсем плохо получалось с этими делами – я была маленькая, а теперь подросла и стала слышать свое дыхание: солнечный ветер, пульсирующий под кожей. Дед говорит, это лучше, чем долго настраивать стук сердца.

Нырнув в глубину, я увидела море цветов. Это было настоящее море из красных, розовых, белых и желтых тюльпанов. Тюльпаны, подобно морским волнам, шумели. Большая белая черепаха возникла из глубины небесного свода. Ее панцирь из темно-синих сапфиров сверкнул в догорающем солнце, и черепаха, мудрая и важная, спокойно поплыла по синему небу.

Здесь врата тишины.

И границы во внутренний космос – отсутствуют.

Я открыла глаза.